Путешествие к живым

Нам приходилось потратить несколько часов, чтобы добраться по каменистой дороге до долины Аваш. Утро очаровательное. Тучи рассеялись, дышится легко, горизонт очистился, и вдали видны непривычно синие горы. Утро без дорог, без борозд на полях, безлюдное утро… Тысячи птиц взлетают с обочин дороги — дикие голуби, фазаны, куропатки. Стремглав убегают газели и зайцы, рыжие лисы выглядывают из тени подлеска. Никогда еще не ощущал я такого приволья. Меня тревожит только отсутствие человека. Оно было бы естественно в пустыне, в джунглях, на необитаемом острове, во льдах полюсов. Но ведь здесь имеются все условия для жизни — настоящая земля, ручьи, деревья, похожие на наши, простые цветы и сегодня утром — погода, как в Провансе в июле.

Очевидно, я еще не постиг законы континентов, непреодолимую силу этих законов. Но я постигну их, я их уже постигаю. Под маской весны здесь скрывается Африка. К газелям подкрадываются леопарды, под листьями свернулись в узел змеи, скорпионы спят под камнями, а на поверхность рек, словно липкие бревна, всплывают отвратительные крокодилы.

Наконец, появляются люди. Мы останавливаемся в деревушке, где живут рабочие с плантаций. За рядами папайи раскинулись виноградники. Ничто так не свидетельствует о приручении земли человеком, как виноградники. Виноградная лоза — это порядок, строжайший порядок.

Однако мне нравится эта двойственность африканской действительности, эта скрытая обратимость.

И все же надо, чтобы в этом полном контрастов мире люди заняли свое место. Речь идет не о том, чтобы обратить людей к определенному образу жизни и ограничить их холодной религией гигиены или приручить к определенному современному идеалу, импортированному из наших стран. Мы пытаемся лишь наладить жизнь этих народов, избавить их от болезней, которые отвратили их от правды, обучить гигиене, приспособленной к их образу жизни, к их возможностям, а иногда и верованиям.

Я уже писал, находясь на Филиппинах, что помогать людям надо изнутри: необходимо войти в жизнь этих народов, проникнуться их истинами и не возвращаться к нашим до тех пор, пока навсегда не окрепнет в нас та вера, которой мы были воодушевлены по приезде.

Снова едем — на этот раз вдоль озера, по нескончаемому илистому пляжу, который утрамбовала насыщенная горной смолой вода. Огромные стаи фламинго обрушиваются на блестящую гладь стоячей воды; на поверхности ее то там, то тут высовывается голова крокодила. Мы развлекаемся тем, что гоняемся за стадами антилоп. Какой простор вокруг! Это африканское раздолье, беспрепятственно простирающееся далеко на запад! Я мысленно представляю себе Убанги, Камерун…

Наш гид, молодой врач, грек по национальности, и его санитары приступают к работе. У одного из санитаров на поясе револьвер: он и его товарищ — из племени амхара, а жители деревушки, в которой мы останавливаемся, принадлежат к галла — враждебному племени.

Переписав всех жителей деревушки, мои спутники начинают осмотр. Они берут на анализ кровь, чтобы выявить наличие малярийного паразита. Больным раздают таблетки. В первую очередь важно «очистить» тех, которые являются источником болезни: от них заражается малярийный комар. В домах санитары при помощи стеклянных трубочек ловят комаров. Их исследуют под микроскопом в лаборатории Назарета. Необходимо установить процент зараженных насекомых, получить общие данные о малярийном комаре, распространенном в этом районе.

День тянется медленно, невесело. По краю деревушки протекает быстрый ручей. У него крутые берега, от их густой зелени вода в ручье кажется темной. Наступает вечер. Стада спускаются к ручью на водопой. За ними присматривает пастух, одетый в рубище. Вечерний свет задерживается в листве. Слышно, как по веткам порхают дикие голуби. Здесь все незамысловато и чисто.

Я говорю себе, что в конце концов ничего другого нам и не требуется. Мы прибыли лечить этих пастухов. Теперь нам надо поскорее уезжать, чтобы из их памяти стерлось воспоминание о нашем посещении, чтобы все шло так, будто бы нас никогда и не было, и осталось одно лишь избавление от болезни. Хотелось бы мне, чтобы в их жизни, быть может, более настоящей, чем наша, — но так или иначе в их жизни — наше посещение не оставило никакого следа, чтобы к прозрачности вечеров, которые наступят после сегодняшнего, не примешивалось ничего, кроме невидимо присутствующей дружбы.

Дух Гондара