«Ныне разрушается все лукавое житейское торжество суеты; душа исторглась из своей скинии; помрачилось брение, разбился сосуд, безгласен, безчувствен, мертв и недвижим. Вверяя его гробу, помолимся, да даст ему Господь успокоение вовеки».
«Что наша жизнь? – цвет и дым, роса утренняя. Приидите, внимательно посмотрим во гробы: где красота тела? где юность? где очи, где плотской образ? все как трава поблекло, исчезло: приидите со слезами припадем ко Христу».
«Великий плач и рыдание, великое стенание и болезнь при разлучении души! – тогда вся привременная жизнь для нее яд и погибель, тень непостоянная, сын заблуждения; безвременно мечтателен труд жития земного. Сего ради убежим далеко от греха мирского, да наследуем небесныя блага».
«Видя предлежащего мертвого, все да помыслим о последнем часе; как пар от земли отходит человек, и как цветок увял он, как трава поблек; пеленается саваном, покрывается землею; невидимым его оставляя, помолимся ко Христу, да даст ему во веки упокоение».
«Приидите, потомки Адама, увидим на земле лежащего подобного нам брата, отложившего все благолепие, разрушаемого во гробе гноением, червями, мраком объятого, землею покрываемого: невидимым его оставив ко Христу помолимся, да даст ему во веки упокоение».
«Когда страшные ангелы силою хотят исторгнуть душу из тела, забывает она всех сродников и знаемых, и помышляет только о предстании будущим судилищам и о разрешении от суеты многотрудной плоти. И мы, к Судие прибегая, помолимся все, да простит Господь содеянное человеком».
«Приидите, братие, увидим во гробе пепел и прах, из коих мы созданы, куда ныне стремимся, для чего сотворены: кто убог или богат, или кто владыка, кто свободен? – не все ли прах? красота лица истребилась и цвет юности поблек смертью. Воистину суета и тление все житейское».
«Видя меня, лежащего безгласным и бездыханным, восплачьте обо мне все, братие, и сродники, и знаемые. Вчерашний день беседовал я с вами и внезапно настиг меня страшный час смерти; но приидите все любящие меня и целуйте последним целованием. Я уже более не поживу с вами или о чем-либо не собеседую; к Судие отхожу, где нет лицеприятия; там раб и владыка вместе предстоят, царь и воин, убогий и богатый, в равном достоинстве; каждый от своих дел прославится или постыдится. Но прошу и умоляю всех, непрестанно о мне молитеся ко Христу Богу, да не буду низведен по грехам моим в место мучений, но да вселюся в жизненный свет».
Иосафатова долина
В полдень оставили мы лавру Св. Саввы и, следуя вдоль частых изгибов Кедронской долины, в которой нашли еще другое кочующее колено бедуинов Мар-Сабы, достигли через три часа Иерусалима. Там приятно был я встречен почтенным соотечественником, князем А. В. Мустафиным, который прибыл во время моего отсутствия с несколькими поклонниками из России и привез мне вести о далекой родине.
Латины уже совершали возвышенные церемонии Великого пятка, когда я возвратился с Иордана, ибо в тот год неделей раньше праздновали они Пасху; но я не был свидетелем их обрядов единственно для того, чтобы двойным повторением священных воспоминаний не нарушить глубокого их впечатления. От времени до времени Пасха латинская совпадает с нашей, и тогда общее торжество христиан красноречивее сердцу хотя стечение стольких различных богослужений производит беспорядок, которого франки стараются избежать.
Наступила Лазарева суббота, но я не мог в день сей, по обычаю христиан иерусалимских, слушать литургию на Элеоне, близ места Вознесения, и оттоле идти поклониться упраздненному гробу Лазаря. Мне воспрепятствовал мятеж арабский, ибо все селение Вифании восстало на мусселима за казнь одного из тамошних жителей в Иерусалиме. Градоначальник повесил его за кражу, заключив несколько других в темницу, чтобы заставить селение выплатить законную подать паше Дамасскому. Подобные возмущения очень часты, ибо мусселим, не имея других средств собрать подати по малочисленности своей стражи, ловит на торжищах жителей непокорного селения, и тогда уже никто не отваживается выходить из стен города. Племя узников старается с своей стороны захватить кого-либо из иерусалимлян, чтобы потом поменяться пленными; но зная, что мусселим не вступится горячо ни за кого из своих всадников, арабы более ловят поклонников или монахов и угрозами казни заставляют единоверный с ними монастырь внести за выкуп всю требуемую от них дань, которую не стыдится принять градоначальник.