Путешествие ко святым местам в 1830 году

Со стороны гроба Захарии пробит в камне тесный вход в обширную погребальную пещеру которая находится между ним и Авессаломовой могилой. Вертеп сей широким отверстием обращен в долину; два короткие столба поддерживают грубо изваянный фронтон его, издали придавая много красы не только пещере, но и самой долине. Внутри же четыре погребальные покоя, со многими ложами, иссечены в камне. Неизвестно, чьи кости они хранили, но, вероятно, какой-либо знаменитый прах покоился близ Иосафата и Авессалома. В недрах сей пещеры укрылся, по преданиям, отчаянный апостол Иаков, когда увидел на кресте все свои рушившиеся надежды; он дал обет не вкушать пищи и не видать света дневного, доколе не сбудется обещанное Спасителем воскресение, и здесь явился верующему восставший утешитель.

Подле гробниц и у самого моста, переброшенного через Кедрон, по коему ехал в торжестве Христос в день ваий, указывают то место, где исцелил он слепого, послав умыться его в соседнюю купель Силоамскую. Как и некоторые другие места, на коих совершились чудесные деяния Спасителя, оно означено стопой, грубо иссеченной в камне первыми христианами только для памяти и приметы; но греки почитают след сей за отпечаток стопы Христовой.

Солнце уже заходило на другую сторону Святого Града, когда я спустился в глубокую долину Иосафата. Последние лучи дня румянили Элеонские вершины, но уже подернулось темнотой русло Кедрона. Над ним широко лежала вечерняя тень высот Мории и восточной стены Иерусалима, принадлежавшей храму; казалось, призрак древнего святилища осенял еще гробы царей и пророков и целого народа, спящего в долине под его мрачным щитом до трубного гласа. Погруженный в думу, посреди сего необъятного кладбища, чающего возбуждения, я вспомнил дивное видение пророка Иезекииля, когда на водах ховарских, во дни пленения, предстало ему в лицах последнее восстание мертвых.

«На мне была рука Господня и духом Господним извела и поставила меня среди поля, полного костей человеческих, и обвела окрест них и много их было на лице поля, и сухи все. Дух рек ко мне: Сын человеч, оживут ли кости сии? и я воскликнул: Господи, ты знаешь! и снова голос: Сын человеч, прорцы на кости сии и скажи им: кости сухия, услышьте слово Господне. Се глаголет Адонаи Господь костям сим: дух жизни вдохну Я в вас и дам вам жилы, и возведу на вас плоть, и простру по вас кожу, и дам вам дух мой, и узнаете, что Я Господь. И я прорек, как заповедал мне Господь, и вместе с глаголом моим был глас и землетрясение; совокуплялись кости, кость к кости, каждая к своему составу. Смотрел я, и явились на них жилы, и плоть росла, и простиралась сверху кожа, но в них не было духа. Ко мне был голос: прорцы о духе, прореки, сын человеч, и скажи духу: так глаголет Адонаи Господь: от четырех ветров прииди, дух, и дохни на мервых сих, да оживут! И прорек я, как повелел мне Господь, и взошел в них дух жизни, и ожили все, и стали на ногах своих – собор миогий, великий!».

Священным порывом истекли сии восторги из вдохновенной груди всех богатейшего видениями пророка; в толпе их скитался он по халдейской земле изгнания, как бы в громовой туче, из которой прорывались его молниеносные глаголы в отраду плененным. Пораженный мыслью о грядущем событии сего видения, блуждал я по сумраку безжизненной ныне Юдоли Плача, обреченной поприщу последнего суда, и грустно воображал, как воспрянут в ней и в целом мире, сей общей юдоли плача, осудившие и отвергшие Христа, с поздним ужасом о своей слепоте!.. Но дотоле все еще дышало настоящей смертью на дне Иосафатовой долины; самый Кедрон, лишенный вод своих, причелся к мертвым. Ничего уже не оставалось для исполнения судеб ее: дни и годы сыпались в нее, как в бездну: она втеснилась в сердце гор Иудейских, как бы чуждая миру расселина, чуждая до последнего его часа; ибо из стольких будущих для мира дней один лишь ей остался – судный день!

Храм Воскресения

Наступила Страстная неделя; желая говеть в святые дни сии, я заключился с понедельника в самый Храм Воскресения, которого ключи, к стыду христиан, находились в руках неверных. Несколько семейств искони откупили себе право владеть оными и получали по шести левов платы за каждое открытие Святых врат. Медленно собирались они со всех концов Иерусалима с различными принадлежностями замыкания: лестницей, веревкой, воском и печатью, которые были разделены между ними, и, угощаемые кофеем во время литургии, они сидели с трубками в преддверии. С сжатым сердцем услышал я за собой звук замка; оно было возмущено не страхом заключения, совершенно добровольного, но горькой мыслью о той ненавистной руке, которая владела ключом.