Путешествие ко святым местам в 1830 году

Двадцать одно столетие уже протекло над Александрией. Едва основанная македонским завоевателем, она в то же время сделалась столицей одного из царств его распадшейся империи, и девять Птоломеев возвели ее на высшую степень славы, которая сохранилась ей и под римским скипетром, ибо она долго оставалась торжищем вселенной, приютом наук и главным рассадником христианства на Востоке. Следы первого ее разорения при Юлии кесаре изгладились, и новая библиотека заменила пожар древней. Покоренная Зиновиею, царицей Пальмиры, и скоро освобожденная Аврелианом, она более пострадала при Диоклитиане, победившем в стенах ее своих соперников, и по разделе империи не переставала процветать, уже никем не тревожимая, но иногда сама истребляя в себе великолепие храмов языческих рукой своих патриархов. Так протекли девять веков славы, и настало время падения. Появились персы Хозроя; на миг завоеванная, она еще устояла; нахлынули дикие возвестители Корана, и после четырнадцатимесячной кровопролитной осады она пала перед гордым Амру-ибн-эль-Аасом, полководцем Халифа Омара. Тогда сгорела ее знаменитая библиотека и истребились творения ваятелей и зодчих. Но жесточайшим для нее ударом было построение Каира, который сделался средоточием Египта при Фатимитах, привлекших в него науки арабские. Быстро довершилось ее конечное разорение, коему способствовали крестоносцы, и наконец последовало запустенье, ибо со времен султана Селима I новая, ничтожная Александрия стала близ развалин древней.

Я пожелал видеть сына Мегемета Али Ибрагима{59}, пашу Мекки и Медины, им завоеванных от вехабитов и в знак благодарности султана составляющих пашалык его, первый во всей империи по святости сих мест. Он был тогда в Александрии и занимался прилежно устроением флота и войск, почти не выходя из арсенала, как будто Египет готовился к сильной борьбе{60}. Г. Россетти, пользующийся благорасположением обоих пашей, представил меня Ибрагиму. Прием его был очень ласков и вместе застенчив, ибо он не имеет ловкости отца своего в обращении с иноземцами, которых всегда чуждался и даже пренебрегал до войны Морейской: она смягчила нрав его и принесла ему большую пользу. После обычных приветствий мы говорили о происшествиях последней войны, много его занимавших, хотя он не знал хорошо ее подробностей и судил об них по ложным известиям, присылаемым от Порты. Ибрагим-паша, правая рука отца своего, который возложил на него все тяжкие заботы правления, не столь предприимчивый и быстрый в понятиях и поступках, как Мегемет Али, он тверд и неколебим в исполнении своих планов и нужен созданному отцом его Египту для прочности всех преобразований.

Пять дней гостил я в Александрии, в доме г. Россетти, и должно отдать справедливость любезности и гостеприимству египетских франков, особенно консулов, которые всеми средствами стараются занять и утешить путешественника. Чувствуя собственное свое одиночество и удаление от родины, они входят в положение странника и усердно предлагают ему свои услуги. Большая часть сих фамилий искони переселилась из Италии для торговли в Египет и живет здесь под именем левантинцев, странно соединив навыки Африки с обычаями старой отчизны. Иные приняли даже самую одежду Востока, а жены их носят ее все без изъятия и говорят с одинаковой легкостью по-итальянски и арабски. Некоторые франки поступают на службу паши; большая же часть предана совершенно торговле, которая в последнее время уже не доставляла им столько выгод по монополии Мегемета Али, ибо он хочет быть единственным негоциантом Египта и франков употребляет только как поверенных и подрывает их нечаянным понижением цен собственных товаров, посылаемых на его судах в западные гавани. Многие франки разорились и состоят ему должными, стараясь для поправления своих обстоятельств вовлечь его в новые предприятия, к которым он особенно склонен.

Долгое пребывание французских войск еще живо сохранилось в памяти египетских жителей, как левантинцев, так и арабов. Они отзываются с особенной похвалой о правлении Клебера и оплакивают его убиение; ибо при нем Египет стал оправляться от долгой борьбы Мамелуков. Строгой справедливостью умел он погасить отчасти ненависть народа мусульманского к франкам. Нашествие французов сделало эпоху в Египте, подобно как в России 1812 год. Однажды, гуляя по улицам Александрии, я был остановлен нищим слепым арабом. Узнав от своего вожатого, что я франк, он мне чисто сказал по-французски: «Гражданин, подайте бедному арабу». Меня поразило слово «гражданин» в устах полудикого африканца, как отголосок просвещенной Европы в краю глухом и далеком; но не столько же ли было странно слышать сие самое слово в зверских воплях парижской черни около эшафотов терроризма?

Нил