Путешествие ко святым местам в 1830 году

Другое, не менее великое, но более торжественное место меня ожидало. Мне открыли Храм Воскресения. Минуя все его святыни, я устремился прямо к Святому Гробу. От самой Гефсимании все более и более потрясаемый священными предметами, которые мне встречались, и наконец, крестной стезей достигнув до великой гробницы, я в невыразимом волнении духа простерся на ее мрамор. Если бы и высшие чувства не наполняли груди моей в сию торжественную минуту, одна мысль о достижении цели, столь отдаленной, столь давно желанной, одна мысль о родине, к которой первым шагом было уже совершение моего обета, могла бы привести меня в восторг. Но я здесь обнимал тот камень, на котором покоилось тело не смертного ходатая и не ангела, но самого страдавшего за нас Богочеловека; я стоял в той скале, которая вся озарилась лучами Его воскресения; юный, я удостоился столь утешительного зрелища, которого пламенно и тщетно желают старцы!.. слезы умиления и благодарности полились из глаз моих. Но они обратились в горькие слезы, когда, опустясь мыслью к земному, я вспомнил позор Святого Града и всех великих его мест, позор самого Гроба, некогда искупленного кровью стольких тысяч, ныне одинокого, забытого в диких пустынях Палестины, посреди распрей христианских и гонения магометан, как камень, который отвергли зиждущие!.. Я произнес над ним сию вечернюю молитву: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видеста очи мои спасение Твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей, свет во откровение языков и славу людей твоих Израиля».

Иордан

На следующее утро спешил я воспользоваться тишиной, которая тогда царствовала на берегах Иордана, часто тревожимых набегами бедуинскими, чтобы посетить священную реку и Мертвое море, прежде нежели возникнут новые грабежи и беспокойства. Пять французских путешественников и два английских, которых я застал в Иерусалиме на обратном пути их из Египта, присоединились ко мне вместе с г. Еропкиным, дотоле не видавшим Иордана. Несколько поклонников и монахов греческих и русских пешком устремились вслед за нами; даже одна женщина русская пустилась позже нагонять нас по горам, но ее ограбили бедуины. Так сильно было общее рвение погрузиться в воды Иордана; ибо в течение десяти лет от начала войны греческой малочисленность поклонников не позволяла им посещать святой реки. В прежние годы до 10000 богомольцев, всякого возраста и звания, разбивали шатры свои близ Иерихона, на третий день Пасхи, под предводительством драгомана патриаршего и самого мусселима, который выезжал со стражей охранять их за условленную цену; но бедность духовенства лишила ныне поклонников столь утешительного странствия.

Все были готовы к бою, и некоторые из нас имели еще при себе вооруженных служителей. Я взял с собою монаха Феоктиста, который с позволения наместника оставил на время рясу иноческую для странной полувосточной, полудуховной одежды. Всего любопытнее было слышать его воинственные речи о прежней полковой жизни, ибо, почувствовав на себе оружие, он ожил духом и как бы перенесся на родину. Важно садясь на лошака, в чалме и туфлях, в полукафтане и куртке, опоясанный полотенцем с двумя пистолетами, он никак не мог пригнать себе по ногам коротких, веревочных стремян и, негодуя на сбрую арабскую, бранил помогающих ему стражей. «Я бы послал этих бусурманов, – с досадой говорил он, – на ординарцы к командиру нашей конной гвардии, и он бы научил их порядку, а здесь им воля!».

Я просил у мусселима двух только всадников, хорошо знающих места; напротив того, из видов корысти он прислал мне четверых, нигде не бывавших, так что я принужден был впоследствии взять еще одного от аги иерихонского для обратного пути через монастырь Св. Саввы; но и тот вел нас дальними и неверными дорогами. Главная же моя ошибка состояла в том, что я не успел в первые два дня приготовиться к сему путешествию и, доверясь несведущим, не просил себе проводника от монастыря латинского. Таким образом не могу я сделать верного описания тех малых остатков древности, которые мне встречались на пути к Иерихону.