Путешествие на абсолютный полдень

Долго в его жизни ничего не происходило, думал он. А события случались только тогда, когда он сам шел им навстречу и приглашал в свою жизнь, открывая перед ними двери. Когда торопился действовать, хватался за возможности, доказывал другим и себе, что многое может и кое-что значит. Иначе не получалось. Иначе изменений не происходило бы тысячелетиями. Был ли в этом насильном продвижении смысл, Лал сейчас не знал. И в выборе был не уверен: черное или белое? Плохое или хорошее? Назад или вперед? Что он делал и что сделал? Пользу принес или вред?.. Линия жизни была дискретна, происходило перманентное противопоставление: непрерывный поток сознания против четкого причинно-следственного мышления, сумасшедший полет навстречу неизвестности против выверенной и выстроенной рациональной позиции. Из-за этих перепадов он всю жизнь сомневался. В том числе, во многом из того, что считалось в цивилизованном обществе непреложными законами. Ему говорили: у человека есть долг. А ему казалось, у человека есть предназначение. И еще ему казалось, что свое предназначение он уже исполнил. Плохо ли, хорошо ли, но в точности так, как велела судьба. На чем и кончился не только смысл его движения по жизни, но и всякие поиски этого смысла. И теперь – пустота, в которой как ни спеши, как ни рвись, цепляйся хоть ногтями и зубами, ничего не сдвинешь с места. Все равно, что пытаться дотянуться с земли до неба. В прежней жизни небо было близко. Он сам был небо. А где он сейчас? Все происходящее после – лишь иллюзия жизни. Нужны были доказательства. Доказательства того, что он до сих пор действительно жив. Но привлекать ли для нахождения доказательств свободный полет или рациональную позицию, решить он не мог. Слишком многое теперь было по-другому. И слишком многое, по-прежнему, происходило с ним впервые. Это поддерживало вредную иллюзию, будто в том, чтобы жить и продолжать двигаться вперед, можно обнаружить хоть какой-то смысл.

Сколько времени прошло, пока он сидел в оконном проеме, он не считал. Сутки здесь не совпадали с сутками на орбитальных базах и “Золотом Драконе”, внутренние часы у Лала разладились, ему часто хотелось спать днем, или есть посреди ночи. Он засыпал несколько раз и просыпался почти сразу от звуков под окном. Там то говорили слишком громко, то катилась на железных кривляющихся ободьях телега, то ревел осел. Его не тревожили, пока не начало темнеть. Саврский князь еще в полдень выехал для осмотра войск и не возвращался. Северный день был долог. Когда небо над саврской степью осталось светлым только по краям, над управой сгустилась темнота и заморгали белые точки звезд, а на площади под окном разложили костры, за Лалом пришла женщина.

– Если госпоже будет угодно, я ее провожу, – сказала она без почтительного поклона, к которым успел привыкнуть Лал в Столице.

Он молча соскочил с подоконника и пошел за провожатой в помещение бывшего архива. Но не дальше. О прежнем назначении этой комнаты говорили пустые стеллажи и груды пепла в камине – документами и указами щедро кормили огонь в сырые ночи. Возле камина Лал остановился. Женщина нетерпеливо оглянулась на него.

– Госпожа, – сказала провожатая. – Быть может, вам угодно будет подождать кира Иуркара на женской половине?

– Неугодно, – отвечал Лал. – Я буду ждать здесь. – Он смотрел на уцелевший клочок бумаги среди черных лепестков. Обрывки слов в две строчки, буквы с золотой тенью.

– Я должна обыскать вас. Или сами отдайте мне оружие.

Лал поднял на нее взгляд и смотрел, не мигая, пока она не почувствовала смущение и раздражение. «Гляделки» были здесь излюбленной игрой. Тот, кто проигрывал – обязательно злился. Тарги и савры были почти одним народом. Светловолосые, высокие, узколицые. Они говорили на одном языке, с небольшими различиями в выговоре. Но жили по-разному. Одни в домах и городах, другие в степи, где каждое направление - дорога. Одни в семье и в государстве, другие – на свободе. Из-за этого ли они сейчас воюют и жгут имперские указы?..

– Единственное оружие здесь – это я, – сказал Лал.

Она подошла, отворачивая покрывшееся румянцем лицо. Демонстративно обхлопала его кафтан, вывернула рукава, ощупала подмышки, пояс. Тщательнее всего проверила голенища сапог – ножи удобно было прятать там. Ничего не нашла. У Лала ничего с собой и не было. Он ей улыбнулся.

– Ждите, – сказала женщина и удалилась, хлопнув дверью.

Лалу подумалось, не очень-то тщательно она выполняет обязанности. Не очень-то умело. Если хочешь обезопасить возможного убийцу, искать нужно лучше.

Помимо пустых стеллажей в комнате присутствовали еще стол и стул. На столе стоял серебряный кувшин с фигурной крышкой в виде цветка-чашки. Лал уселся, заложив ногу на ногу, лицом к двери, дотянулся до кувшина, поднял крышку и взболтнул содержимое. Внутри было вино. Немного и кислое. Он налил себе одну крышку. Потом вторую. Голода вино не заглушило, а хмеля не дало. Лал приготовился уже нацедить себе третью порцию, но услышал за входной дверью голоса и шаги.