особого интереса, если не упомянуть о своеобразных различиях между жителями
Ирака и Хорасана. Провинция Хорасан благодаря своему соседству со Средней
Азией переняла некоторые грубые обычаи, в то время как в Ираке все больше
проявляется тонкость иранского образо-вания. Здесь путешественника всегда
принимают с большой вежливостью, конечно, если чувствуют, что у него есть
звонкая *[221] *монета, при этом делают вид, будто поступают так отнюдь не
из-за денег. Появление гостя рассматривают как приятное со-бытие, ему
вручают подарки, сопровождая их изощреннейшими комплиментами, и горе
кошельку непосвященного!
Во время своего путешествия по южной Персии я достаточно изучил
иранский этикет и сам играл в таких случаях роль иранца. На комплименты я
отвечал комплиментами, и даже на несколько градусов выше. Хоть я и принимал
подарки, но в цветистой речи просил дарителя самого отведать подаренного, и
он не мог противостоять моим высокопарным фразам, моим частым ци-татам из
Саади и других любимых поэтов. Он терял само-обладание, поспешно принимался
за еду и фрукты, которые сам преподнес на хонче (деревянное блюдо), и очень
часто, много-значительно кивая головой, мне говорили: "Эфенди, в тебе больше
иранского, чем в самом иранце, ты слишком скользкий, тебя нельзя поймать". И
действительно, это немалое искусство - обмануть перса! Столетней, я бы даже
сказал, тысячелетней давности, старинные, глубоко укоренившиеся обычаи так
на-тренировали жителей Персии в хитрости и внешней утончен-ности, что
беспечный европеец часто попадается на удочку простого крестьянина и даже
маленького ребенка. Речь, жесты, телодвижения - все вместе направлено на то,
чтобы обмануть чужестранца, не посвященного в местные условия. Как можно
легко себе представить, очень часто дает провести себя и ока-зывается
позорно обманутым именно европеец, который кичится своей цивилизацией,
относится пренебрежительно к человеку Востока и не признает его.
Чем ближе я подъезжал к Тегерану, тем суровее становилась зима; был уже
конец декабря, и если на низменности меня мало беспокоил мороз, то на
высоких местах было очень холодно, так как климатические различия в Персии
дают себя заметно по-чувствовать уже на расстоянии трех-четырех часов езды.
Больше всего на меня нагнала страху суровая погода на двух станциях: Гоше и
Ахуан; обе станции состоят всего из нескольких домиков, расположены на горе
и к тому же при большом числе гостей редко могут дать всем приют. В Гоше мне
повезло, потому что отдельно стоящий чапархане оказался пустым, я удобно
устроил-ся в его теплых стенах, между тем как на улице был лютый мороз. По
пути в Ахуан я уже во многих местах видел снег, холодный северный ветер
заставлял меня несколько раз сходить с лошади и разогревать ноги ходьбой.
Когда я подъезжал к самому Ахуану, снег уже был толщиной в несколько
футов, и он так крепко смерзся, что во многих местах дорога шла буквально
через снежные перевалы. Крыша над головой и дрова были пределом моих
мечтаний. Но здесь, как ни вглядывался я в покрытую снегом холмистую
равнину, нигде не мог обнаружить ни жилья, ни даже развалин. Наконец с
большой поспешностью, внушающей уважение, - что стало уже обычным для меня -
въезжаю в чапархане. Почтмейстер очень вежлив - это *[222] *хорошее
предзнаменование. Когда он указал мне закопченную, но хорошо защищенную от
холода комнату, я был чрезвычайно рад и вполуха слушал то, о чем он мне с
удовольствием долго и подробно рассказывал, а именно, что он с минуты на
минуту ждет прибытия жены сипахсалара, персидского генералиссимуса и
военного министра, которая на обратном пути из Мешхеда еще сегодня или самое
позднее завтра должна здесь проехать. Мадам сипахсалар путешествовала, как
нетрудно себе представить, со свитой в 40-50 слуг; если она нагрянет в
тесное прибежище, это отнюдь не доставит им радости. Однако я пока мало
думал об этой фатальной случайности, а создавал удобства для себя и своей
лошади. Когда в очаге весело запылал огонь, а из пиалы пошел пар от горячего
чая, я забыл перенесенный холод, перестал думать о возможности неожиданного
вторжения и лишь с на-слаждением прислушивался к дикому свисту борея,
который, казалось, хотел подразнить меня в моем теплом приюте. После чая я
почувствовал, наконец, как благотворное тепло разливается вокруг и внутри
меня и снял поэтому свою одежду; я с удо-вольствием занялся кухней. Плов и
жареная курица были уже почти готовы, однако когда я примерно в полночь
собирался начать свою лукуллову трапезу, я расслышал сквозь вой ветра топот
всадников и зычные голоса.
Едва я успел вскочить, как вся свита, бряцая оружием, с проклятиями,
шумом и криком спешилась за моей дверью, которая, естественно, была на
запоре. "Холла, хо! Вставай! Выходи! Кто здесь? Прибыла жена сипахсалара,
принцесса ко-ролевской крови! Все тотчас должны удалиться!"