Путешествие по Средней Азии

Вполне понятно, что я открыл не сразу. Всадники спросили у

почтмейстера, кто там в комнате, и когда услышали, что это хаджи и к тому же

еще суннит, бросились с мечами и прикладами на мою дверь, крича: "Эй, хаджи!

Убирайся, не то дождешься, что мы переломаем тебе все кости!"

Это был критический, чрезвычайно критический момент. Если человеку

очень уютно, то вряд ли он захочет вдруг покинуть единственное убежище и в

лютый мороз провести ночь на улице. Возможно, не столько страх перед

зловещими последствиями, сколько неожиданность и внезапное вторжение навели

меня на смелую мысль не отступать, а отважно принять бой. Мой татарин,

который находился вместе со мной в комнате, по-бледнел. Я вскочил со своего

места, схватил ружье и меч и, сунув в руки моему татарину пистолет с

приказом стрелять по первому знаку, приблизился к двери с твердым решением

застрелить первого, кто ворвется. Мое намерение, по-видимому, угадали по ту

сторону двери, потому что начали переговоры, и я заметил, что мой изысканный

персидский язык вскоре показал штурмую-щим, что бухарцем меня считали

ошибочно. "Кто ты, собствен-но? Говори же! Кажется, ты не хаджи",-раздалось

из-за двери "Какой хаджи! Кто хаджи! - воскликнул я. - Не произносите этого

мерзкого слова, и я не бухарец и не перс, а имею честь быть *[223]

*европейцем! Меня зовут Вамбери-сахиб". После этих слов на мгновение стало

тихо. Люди, казалось, были ошеломлены, но больше всех был потрясен мой

татарин, который впервые узнал это имя от своего спутника-хаджи, а теперь из

собственных уст благочестивого мусульманина услышал, что тот, оказывается,

неверный. Бледный как смерть, он уставился на меня большими глазами. Я

оказался между двух огней. Многозначительное подмигивание успокоило моего

спутника, да и персы изменили свой тон; европеец, страшное слово для людей

Востока, везде действует как электрический ток. Брань сменилась вежливостью,

угрозы - просьбами, и, когда наконец они стали меня умолять впустить в

комнату хотя бы двух самых главных всадников, а остальные согласились

довольствоваться конюшней и чуланом, я открыл дрожащим персам дверь. Черты

моего лица сразу же доказали им правильность моего утверждения. Разговор

между нами становился все оживленнее и приветливее, и через полчаса мои

персы, одурманенные араком (водкой), лежали в углу и хра-пели, как лошади.

Моему татарину я тоже должен был для успокоения дать некоторые разъяснения;

добрый малый охотно смирился. Покидая на следующее утро ледяные холмы и

про-езжая по приветливой Дамганской равнине, я вспоминал ночное происшествие

с содроганием.

Дамган считают старой Гекатомпилеей ("город с сотней ворот"); наши

археологи упорно выдвигают это предположение, хотя окрестности не хранят ни

малейших следов развалин го-рода, в который вела сотня ворот. Конечно,

грекам и персам, которые очень похожи друг на друга в благородном искусстве

хвастовства, можно верить, лишь делая скидку на это свойство. Я отбрасываю

из ста ворот восемьдесят, однако даже город с двадцатью воротами трудно

представить себе на том незна-чительном пространстве, которое сегодня

называют Дамганом. В городе, пожалуй, едва ли больше тысячи домов, в два

жалких караван-сарая в центре голого базара достаточно хорошо

сви-детельствуют о том, что сам он в коммерческом отношении не так

значителен, как это всюду думают.

Английский путешественник Фрейзер сожалеет, что никто не может ему

решить загадку чихиль духтаран (сорок девушек) или чихиль саран (сорок

голов), которые почитаются и лежат под одним надгробием. Число "сорок" у

мусульман священно, но особенно у персов, и сорок мужей, которых, по

мусульманской легенде, Моисей убил и вновь вернул к жизни, можно встретить

во многих местах. Примечательно при этом, что здесь, в Дамгане, дамский пол

возвышен до ранга мучениц или святых; в Кёльне подобные вещи обращают на

себя меньшее внимание, чем в Дамгане, чьи женщины изрядно прославились в

округе как раз из-за недостатка целомудрия.

Из Дамгана я доехал через две станции до Семнана, который знаменит

хлопком, но еще больше своими лепешками к чаю. В Персии каждый город имеет

что-то свое, специальное, из-за *[224] *чего его считают не только первым в

Персии, но и непревзой-денным в мире. В Ширазе - лучшие барашки, в Исфахане

- луч-шие персики, в Натанзе - лучшие груши и т.д., и при этом странно, что

предметы, осыпанные похвалами, в этих местах или плохие, или, что еще

забавнее, их вовсе нет. О семнанских лепешках к чаю я слышал еще в Мешхеде и

даже в Герате. Впрочем, в этом отношении у меня уже был опыт, проверенный

неоднократно, и потому многого я не ожидал. Я долго искал их на базаре,

прежде чем нашел несколько заплесневелых лепешек. "Семнан, - сказал мне один

торговец, - действительно известен этим товаром, но вывоз его так велик, что

нам ничего не остается". Другой сказал: "Да, Семнан славился когда-то этим