— Ужас, ужас! — стонал старый философ. — Мой возвышенный господин, смилуйтесь над вашим покорным слугой, ой, ой, как больно — нет, это райское блаженство, ужас! Отпустите меня — нет! Пусть вечно продолжается это счастье. Умоляю! Небесный цветок — ангел благодатный — только не выцарапайте мне глаза —
— Перепелиное дерьмо! — кричал кардинал Тщеславу, одновременно стараясь удержать прелести королевы в молоке.
— Ха! — воскликнул дядюшка короля, кидаясь на племянника с оплеухами. — Предатель! Опасный преступник! Чёрный предатель! Вон, вон, исчадие ада!
Вопли боли перешли в собачий вой… Преклонение закончилось. Теперь кардинал повернулся к королю, снова воспрянувшему духом.
— Вам дана полная свобода, сир. Но вы поймёте, что после такого поворота дел в государстве ваше пребывание среди народа могут неправильно понять. Поэтому вы даже с удовольствием согласитесь отправиться на несколько дней в безопасное место, где вам никто не помешает. Теперь же вас, — тут три гвардейца выступили вперёд, — свяжут, потому что по дороге всякое может случиться.
— Свяжут? — король хоть и был пьян, но боролся с беспамятством. — Короля? Которому пообещали полную свободу — ах ты лгун, подлец, негодяй!
— Тихо, я повторяю, это всего два или три дня!
— И я должен тебе верить? Три дня — может быть, меня за это время обезглавят, грязная твоя душа!
— Довольно! Гвардейцы, свяжите его и заткните ему рот кляпом!
И тут несчастный решился повести себя недостойно, хоть и мудро: он пал на колени перед женой, мучительницей, простить которую было сложнее, чем самого кардинала.
— Моя дорогая, прошу твоей милости! Дай мне время до завтра — или хотя бы три часа! Потом я сам взойду на виселицу, но дай мне лишь три часа на переговоры с тобой, прекрасная! Не прошу ничего иного, как только снова разделить с тобой трапезу! Я любил тебя больше всего на свете, даже больше, чем собственную душу, а то, что происходило между нами в последние годы, всего лишь недоразумение. У тебя благородное сердце; невозможно, чтобы ты так предала своего супруга! Вспомни былые дни, вспомни наши поцелуи, весенние вечера, ночи…
Королева укрыла лицо платьем. У женщин всё же есть сердце или что-то похожее, и этот самый предмет находится у них между ног. Воспоминание о былых ночах охватило её…
Кардинал заметил её нерешительность и решил действовать напрямик:
— Сир, вы зря тратите время! Вашу просьбу невозможно удовлетворить. Свяжите его!
Но реакция на тон его приказа оказалась иной, чем он рассчитывал. Приказ вызвал у королевы раздражение. Она уже давно решила не давать кардиналу над собой воли, тем более, что его пятидесятипятилетнее мясо ей было уже не по вкусу, и вовсе не из-за жилистости. Она воспользовалась моментом, чтобы доказать священнику, что у неё самой есть и воля, и власть, и ответила в ещё более суровом тоне:
— Невозможно, Ваше Высокопреосвященство? Вряд ли, потому что я так хочу, и потому будет, как я повелеваю!
— Вы с ума сошли? — воскликнул он, бледнея. Но сейчас же взяв себя в руки, он прошептал ей на ухо: — Господи Иисусе, я не узнаю тебя, прекрасная, но об этом в другой раз! Неужто ты не понимаешь, как опасно наше положение? Мы словно бы сидим на ящике с динамитом. Твоего мужа поддерживает армия, и ещё больше — народ, пусть не из любви к нему, но из ненависти к нам, клерикалам. Именно ради того, чтобы не раздражать народ, я оставил за ним титул короля в моей декларации. Если он останется здесь и сможет поговорить с солдатами, не кажется ли тебе — ведь женщины уповают на чувство, а не на мысли — что этот случай может оказаться искрой в ящике с динамитом?
— Никто не будет с ним разговаривать, его будут держать под стражей!
— Слух о том, что его здесь держат под стражей, может повлечь за собой нашу гибель!
— Глупости! Кроме того, такой слух не распространится, если ты будешь действовать с умом. Пусть отсюда выедет карета; мы скажем, что король, устав от забот по управлению страной, уехал на свои загородные владения сажать репу и разводить баранов на шерсть. И вообще, Бенедикт, не срами меня перед людьми, не забывай, что это я королева, а не ты, и не скаль зубы; три раза за ночь, и не меньше, у тебя должен стоять, и разгладь морщины на своём лице, потому что мне так хочется. Да, да, и не бледней, фу! Я — королева! А ты — кто ты такой, сын скорняка! Какие ты строишь мины — ха-ха-ха! Вот ещё что я тебе скажу: финансы, сельское хозяйство и систему образования я с радостью оставляю в твоих руках, можешь забрать себе всю политику, если тебе так хочется, но все важные решения, например, объявление войны, я буду принимать сама, заруби себе на носу! И прежде всего я запрещаю тебе вмешиваться в мои частные, в мои семейные отношения!
— Моя прекрасная, ты, ты…
— Лучше молчи! Никогда не видела травы зеленее твоего лица, ха-ха-ха!