Путешествие в Армению

У философов раньше встречались подобные идеи. Но с XII–XIII вв. они придают поэзии определенный тон. С этих недоуменных вопросов началась лирическая средневековая поэзия Армении. Ованнес Ерзнкаци, рабунаапет, то есть первый среди учителей, и Фрик (XIII в.), один в своих поэмах, другой — в сатирах, пишут об ударах судьбы и множестве странностей жизни. Фрик в поэме «Колесо судьбы» доходит до смелых разногласий с Богом, а в других стихах, как видно, раскаивается в своей дерзости. Немного поздней уже Констандин Ерзнкаци создал замечательную лирическую поэму, посвященную весне, и другие стихи, которые можно назвать любовными, хотя система выразительных средств в них еще старая.

В творчестве этих трех поэтов проявились новые настроения, а в их размышлениях о жизни и смерти акцент постепенно переносился на жизнь; чисто лирическое чувство изливается в свободной песне. Соседи армян — арабы, персы, турки — уже разрешили эти проблемы. Рудаки, Омар Хайям и другие в прекрасных стихах воспевали любовь и вино. У них были свои традиции. Да и философия их религии внушала мысль о смерти лишь как о конце праздника, биологической неизбежности. Но армянам, как и прочим христианам, чтобы выйти из средневековья, надо было самим это пережить и постепенно усвоить.

Армянская лирическая поэзия медленно переходила от средневековья к Возрождению. Но в страхе, нерешительности, сомнениях и сокрыта особая прелесть армянской поэзии, и на старинных армянских миниатюрах видишь иногда эти робкие очаровательные жесты. Например, Гавриил на цыпочках подходит и преподносит цветы робеющей еще больше, чем он, армянке Богородице. Тут напрашиваются сравнения с первыми лирическими стихами, первыми шагами любовного чувства и радостного земного опыта в поэзии. Отметим, что еще до XV в. в стихах, даже в прекрасных лирических описаниях и исповедях, есть диалог. Поэт сам с собой обсуждает то, что осмелился заметить и выразить. В конце почти каждого стихотворения или где-нибудь еще приводится четверостишие, в котором автор, упоминая свое имя, делает заключение и дает практический совет, чтобы предостеречь себя и читателя от новых демонов. «О, Константин, возьми то, что ты слышишь, и поставь в один ряд с истиной: как крепость, замкни свою душу, когда слышишь, что стучат в твои ворота. Многих поток жизни унес на своей волне, и потом, как тяжелый свинец, они затонули и долгие годы лежат на дне».

Большинство поэтов были священнослужителями, эта среда была наиболее грамотна, культурна. Они создавали замечательные лирические стихи. Но не упускали случая проявить сдержанность, как в приведенном выше отрывке, или дать назидательные наставления. Для любовного диалога в XIV, XV и даже в XVI вв. нередко использовалась форма беседы Соловья и Розы. Такие стихи мы встречаем у автора «Плача о Константинополе» Аракела и более лирические — у Григория, архиепископа с озера Ван. Но в его время (XVI в.) Розу заменили Яблоком, которое вело начало из древней истории рая и своей материальностью придавало иной оттенок любовному поэтическому опыту. Соловей же уступил место поэту, страстно желавшему познать радости жизни, воспевавшему женщин, вино, природу.

Словно лавка в краю прекрасном,
Грудь твоя, там и шелк и атлас,
Мне бы этим товаром красным,
Став купцом, завладеть бы сейчас,
Чтоб лежать на шелке атласном,
Не смыкать до рассвета глаз[45]

.

Так пишет Наапет Кучак. Он освободил поэзию от груза средневековых условностей. В своих стихах Кучак и ученый, и народный певец, но больше — народный певец. Он до сих пор не забыт. Сочинял он главным образом любовные стихотворения. Радостно и мужественно воспевал любовь, без вздохов и нытья выражал надежду на любовные встречи и за чертой смерти. В одной его песне есть такие слова:

Скажут мне: ты стала водою — пить не буду, рук не умою;
Скажут мне: ты стала лозою — не коснусь твоего вина[46]

.

У него много четверостиший с пятнадцатисложным стихом (айрен). Обычная тема — радостный призыв к любви, надежде, счастью: