Путешествие в Армению

С необычной ясностью и большой политической мудростью пишет Туманян в своих статьях о сложнейших армянских проблемах. У него редкая способность правильно ориентироваться в клубке идей и политических тезисов, несколькими словами передавать их истинную сущность. Даже когда он взволнован каким-нибудь чрезвычайным событием, историческим моментом, который может пагубно отразиться на судьбе народа, слог его остается скупым, спокойным, но в то же время вдохновенным и увлекательным. Его односельчане вспоминают: когда турки в 1918 году вторглись в армянские земли и дошли до горных теснин Лори, где было родное село поэта, сам он, верхом на белом коне, в первых рядах боролся за союз разных горных народов. Он обращался к ним:

«Поднимайтесь, как наши густые леса, стойте несгибаемые, как наши горы, возьмите ружья и палите, как палят молнии в скалах у нашей деревни. Пусть увидят наши враги, пусть увидит весь мир, что они могут пройти через Эрзерум и Карс, но не могут пройти через горные теснины Лори. Я жду вас».

Так писал он в мае 1918 года. В те дни под деревушкой Сардарапат армяне дали победный бой захватчикам, отстаивая жизнь, открывая новую страницу своей истории.

Часть III. ХЛЕБ

Ереван

Рискну сказать: история народа — это непрерывная цепь всего, что имеет серьезное значение и благодаря чему вспоминают прошлое. История литературы — это история истории. Еще глубже уходит голос народа, сохраненный в его песнях. Но история, литература, песни живут и не умирают, поскольку каждый день, худо-бедно, есть хлеб, хлеб наш насущный.

Мы поехали смотреть могилу Маштоца и древнюю крепость. Машину вел симпатичный молодой ереванский художник. В горной деревушке он выехал не на ту дорогу и, когда разворачивался, не удержал машину. Цепляясь за асфальт задними колесами, она повисла над обрывом. Мы чуть не разбились.

Я подумал: а что видишь и слышишь перед концом в подобной ситуации? Там, в армянской деревне, я увидел прекрасную картину: толпа ребятишек поднимала тучу красной пыли на крутой дороге.

Мы с трудом выбрались из машины. Счастливо отделались. Подбежал молодой парень и помог откатить машину. А потом сказал:

— Теперь пойдемте ко мне, поедим хлеба.

Ему очень хотелось, чтобы приглашение его было принято. Он так упрашивал нас, словно сам проголодался и просил у нас хлеба. Ничего другого не предлагал, только хлеб. И как прекрасно это прозвучало! Иной раз слышишь: «Зайдем ко мне, попьем чаю». А чая и не увидишь на столе, уставленном шеренгой бутылок и разными закусками. Он же говорил о хлебе, который месила и пекла его жена.

Но мы не пошли. За все время путешествия это было самое большое мое огорчение.

Близкий друг Наапета, Вахэ, в Ереване, у входа в гостиницу «Армения» как-то сказал мне, что несколько лет назад он ждал здесь, когда к нему из своего номера спустится Вильям Сароян, впервые приехавший тогда в Армению.

Выйдя на улицу, Сароян остановился, посмотрел по сторонам.

— Кто они? — спросил он у Вахэ, указывая на проходивших людей.

— Армяне.

— Все?

— Да.

— А вон те?

— Тоже армяне.

— А те, что возле театра?

И они были армяне, и те, что стояли вокруг фонтана, — все, все, кто шел по большой центральной улице.

Сароян перекрестился.

— Просто невероятно! Столько армян собралось вместе…

Сароян умер в 1981 году. Тогда Вардгес Петросян, секретарь Союза армянских писателей, ездил в Соединенные Штаты Америки, где вскрывали завещание Сарояна. В нем оказалось одно условие: чтобы часть его праха похоронили в Армении. В последние годы он несколько раз приезжал к себе на родину, изъездил ее вдоль и поперек. Может быть, он сам выбрал место для захоронения. Во всяком случае, могила его в Ереване. Однажды, когда мы проезжали по центру столицы, указывая на парк, Вахэ сказал: «Там…» «Там» Сароян навеки останется с Арменией.

В тот день, когда мы собирались ехать в Сардарапат, нам представилась возможность осмотреть как следует столицу Армении. Некоторые ее жители — первое поколение ереванцев, те, у кого отцы были убиты, скажем, в Сардарапате или погибли где-нибудь в турецкой Армении, а дети, попав сюда, начали свою жизнь вместе с жизнью этого города. Поэтому они теперь как старые музейные смотрители с ключами на поясе. Их просишь о чем-то, и они снимают с пояса нужный ключ.