Путешествие в глубину моей памяти через тернии сна

Шагах в трёх от него, прямо напротив, стоял огромный рыжий матрос с многочисленными веснушками на простоватом, курносом лице, угловатой фигурой и бескозыркой на голове, из-под которой выбивалась копна непокорных засаленных волос. Он был из Кронштадта, за столом сидел Лев Давидович Троцкий, моряка звали Костя Рыжий. Матрос терпеливо ждал, изредка переминаясь с ноги на ногу, он сильно хотел по нужде. Лев Давидыч, казалось, его не замечал, но матроса это абсолютно не смущало: будучи человеком служивым, он давно привык к такому обращению со стороны начальства и поэтому терпеливо ждал своего часа. Наконец Троцкий оторвал глаза от бумаги, бросил пронзительный взгляд из-под мутных стёкол пенсне на моряка и принялся снова писать. Он любил, когда его ждали, когда слушали, возвеличивали – это льстило его ранимому самолюбию. Будучи по своей натуре незаурядной личностью, он иногда любил экспериментировать со своими ораторскими способностями, вот и сейчас он решил писать и разговаривать с матросом одновременно, как делал Наполеон.

– Голубчик, вы, собственно, по какому делу пожаловали? – не отрывая глаз от пера, спросил он.

Матрос весь зарделся от гордости, что такой великий человек к нему обратился, и, набрав воздуха в лёгкие, собирался уже выпалить одним духом ответ, как был прерван самим же Троцким. Так же продолжая писать, он с деланной строгостью спросил его:

– А вот скажите мне, товарищ матрос, как вы относитесь к тому, что царская Россия была скована железным обручем произвола и насилия?

– Кто, я? – спросил матрос, восхищённо смотря на наркома.

– А кто – я? – передразнил Троцкий. – Вы, вы, голубчик!

– Мы положительно относимся, мы за пролетариат!

Троцкий поднял голову и пристально поверх пенсне ещё раз посмотрел на матроса, в этот раз оценивающим взглядом. «Однако он, кажется, конченый осёл. Интересно, ослы бывают рыжие или нет? Кажется, нет», – подумал Троцкий. Матрос продолжал смотреть восторженным взглядом на одного из вождей революции и хлопал глазами.

По промёрзшей насквозь мостовой шёл отряд кронштадтских моряков с мичманом во главе. Их каждый шаг отдавался глухим эхом в мрачных улицах города, растворяясь в тёмных переулках, пугая помёрзших от мороза ворон, которые, отчаянно каркая, взлетали ввысь и, откаркавшись вдоволь на нарушителей их спокойствия, садились на голые ветки деревьев, с любопытством смотря на проходящих мимо балтийских моряков. Троцкий подошёл к окну, посмотрел усталым от бессонных ночей взглядом вслед удаляющимся морякам и задумчиво прошептал:

– Сила, символ революции, моряки.

Он ещё не подозревал ни о Кронштадтском восстании, ни о событиях, которые заставят его покинуть Россию. Это всё будет потом, а сейчас Троцкий был на вершине своей славы, он плыл по её волнам, она его приятно укачивала, усыпляя чувство опасности, сделавши впоследствии уязвимым для врагов. Резко повернувшись, он бросил быстрый взгляд в сторону продолжавшего переминаться с ноги на ногу моряка Балтийского флота и внезапно спросил:

– А как ты думаешь, товарищ матрос, революция должна быть только в России или во всем мире? – и тут же продолжил, чем безмерно обрадовал последнего: – Капиталисты, эксплуататоры и их экономика так переплетены между собой, что революция в одной стране перерастет в мировую революцию, это будет мировой войной прогрессивных наций против реакционных сил, где победителем выйдет мировой пролетариат.

Льва Давидовича несло, он говорил и упивался звуком своего голоса, ему нравилось слышать самого себя.

– А вот надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу, и запомните, товарищ, никакая партия ничего не стоит, если не имеет цель захвата власти, а что касается войны, то она часто являлась в истории как мать революции. Да! Да! Дорогой товарищ моряк, она предшественница революции, благодаря ей люди воочию видят ту реальность, что не замечали раньше – голод, разруху, смерть, вшивых солдат в окопах, бездарных генералов, именно здесь начинается пробуждение пролетариата от векового сна. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу, для этого мы должны иметь, крепкую армию и быть готовым применить её в любую минуту, применять силу не аморально! А если кто-то и будет нас критиковать за излишнюю жестокость, то предоставим пустобрёхам брехать в пустоте, тот, кто боится черновой работы, нам не нужен, нам с ним не по пути.

Тут Лев Давидович прервал свою тираду и, как бы опомнившись, с удивлением посмотрел на матроса.

– Послушайте, а вы, собственно, по какому тут делу, товарищ?

– Дрова мы подвезли для вас, – радостно залопотал тот, – для печки, куда прикажете сгружать, товарищ Троцкий?

– Ну как куда, около печки и сгружайте.

Посмотрев пристально на матроса, он спросил:

– А почему ты с ноги на ногу переминаешься, товарищ?