Путешествие в Мир

– Славная капуста в этом году!– негромко сказал он, пропуская Сони перед собой.

Дверь кухни закрылась.

– Орехи?!– донёсся вдруг гневный шепот Багараса,– Ты была в лесу! За стенами Вадурии идёт война, Стенаттен запрещено покидать. А ты, Сони, как ни в чём не бывало, разгуливаешь с корзиной по лесу?!

– Я была осторожна, дорогой,– виновато ответил ящеру голос хозяйки.

– Осторожна?– срываясь на крик, прошипел ящер,– Ты воспользовалась Тропой Червей ради орехов! Неслыханная осторожность во время войны! А если бы тебя схватили, Сони? Жоскур узнала бы, как попасть в город и ворвалась сюда со всей своей армией! Это ли осторожность?

– Ах, ты прав! Как ты прав! Прошу, прости мне эту глупость! Я так хотела побаловать тебя и Намвану ореховой карамелью! Обещаю, что больше и ногой туда не ступлю. Обещаю!– ответила Багарасу хозяйка и добавила, с глубоким вздохом,– Ты ведь мой названный, мой сын. Не будь так строг, дорогой. Прости меня!

На мгновение в доме повисло молчание. Длилось оно не больше минуты, но показалось таким напряженным и пронзительным, что Денизьям едва не бросилась на кухню, чтобы защитить Сони. Тут дверь открылась, и хозяйка вошла в гостиную. Она посмотрела на присутствующих, улыбаясь широкой и грустной улыбкой, какая бывает, когда смешиваются обида, вина и смущение. Женщина предложила гостям выпить ещё по чашке чая и снова ушла на кухню. В гостиной появился Багарас. Зажав в зубах трубку, пангосса вскользь посмотрел на Намвану и направился к входной двери. Словно прочитав что-то во взгляде ящера, Монстр тут же последовал за ним и оба друга, выйдя на улицу, скрылись из виду в заснеженном саду. В гостиной остались только трое: Денизьям, Горен и спящий на ковре кот. Хозяйка дома хлопотала на кухне и вурмек, воспользовавшись её отсутствием, решил рассказать девушке о том, что случилось с ним ночью.

Поначалу история с трусливым котом развеселила Денизьям, но потом, с каждым произносимым словом, девушка слушала Горена всё внимательнее и становилась всё вдумчивей и угрюмее. То, что для юноши было уже пережитым и прощенным самому себе, вдруг отозвалось в душе Денизьям горьким чувством. Упущенная вурмеком возможность, наконец, избавиться от камня и позволить им обоим вернуться домой вызвала в девушке настоящую ярость. Под вкрадчивый шепот Горена, она горячей волной медленно растекалась по телу Денизьям, обволакивая её горло, и звенела в висках обжигающим желанием выплеснуться наружу криком и бранью. Девушка смотрела в глаза вурмека и ей казалось, что она вот-вот бросится на него, но, что-то внутри сдерживало её. Собственный голос, всё сильнее заглушаемый бурлением ярости, умолял её не делать этого. Внезапно Денизьям вскочила с кресла и наотмашь ударила Горена по лицу.

– Трус!– крикнула она,– Я прошла через все эти кошмары, веря в то, что ты просто оступился и тебе хватит храбрости исправить свою ошибку. Как я вообще могла поверить в это?! Ведь ты обыкновенный трус!

Денизьям отступила от вурмека и бросилась вверх по лестнице. Ошеломлённый Горен остался сидеть в кресле.

– Что здесь случилось?– войдя в гостиную, взволнованно спросила Сони и, увидев захлопывающуюся дверь комнаты, побежала на второй этаж.

Горен не ответил. Он не слышал вопроса. Осознание того, что так стремительно произошло, никак не могло пробиться сквозь внезапно охватившую тело вурмека дрожь. Ему вдруг стало трудно дышать. Казалось, воздуха вокруг не хватало даже для одного вдоха, и юноша, лихорадочно глотая его, никак не мог надышаться. В испуге он выбежал на улицу и остановился перед садом. Холодный воздух коснулся лица вурмека. Закрыв глаза, он глубоко втянул его ноздрями, задержал в себе, а затем медленно выдохнул. Непонятная ему дрожь отступила, но через секунду вернулась вновь. Тогда Горен повторил всё заново, а после выдоха замер, словно прислушиваясь к себе. Его по-прежнему трясло, но сознание стало яснее. Он ощутил, как жжёт его ступни снег, как покалывая, щиплет шею мороз и как слёзы подступают к его глазам. Вурмек едва сдерживал их, понимая, что вина за обиду лежит на нём самом и что жалость лишь ещё больше унизит его. Он не мог ждать прощения от самого себя, как не мог требовать его и от Денизьям. И эти слёзы, как подтверждение слабости, злили Горена. Желание избавится от них, от нерешительности и стыда породило в его разуме самые неожиданные мысли. Не позволяя себе испугаться, он с жадностью слушал их, и волнение, в тот миг уже потерявшее свою значимость, оставило вурмека. Юноша с облегчением осознал холодность к своим прежним переживаниям, но взамен им приобрёл неспокойную идею, воплощение которой требовало от него немедленных действий. Здесь, перед домом Сони, её безлюдным садом и даже в собственных мыслях вурмек был совершенно один. И это обстоятельство стало лучшим условием, для того, чтобы он осмелился всё изменить. Возможно, принятое им решение было слишком поспешным, но единственного человека, способного повлиять на него, не оказалось рядом.