Путешествие в Сибирь 1845—1849

Что касается до дальнейших моих поездок, я был весьма обрадован тем, что последние предписания Академии, точно так же как и ваши, в главном совершенно согласуются с моими собственными желаниями и намерениями. Вы, может быть, припомните, что прежде я располагал пробраться в Енисейск прямо через Кеть, но давно уже должен был отказаться от этого, потому что пространство по Кети почти непроездно; сотни верст без всяких дорог, юрты — на далеком одна от другой расстоянии и лошади чрезвычайно редки. Почти на этом же пути к Енисейску, в небольшой деревне Максимкин яр выстроены для удовлетворения духовным и материальным потребностям самоедов церковь и несколько казенных магазинов. До этой деревни, хоть и не без трудностей, но все-таки можно добраться, да вот беда — нарымские ямщики не берут меньше 500 рублей. Поэтому даже из экономического расчета будет благоразумнее выбрать более длинную дорогу на Томск и Красноярск. На этом пути я покончу, согласно вашему предписанию, и с видоизменениями, вероятно, весьма значительными, наречий, встречающихся по Оби, Кети и Чулыму. Прежде, чтоб добраться поскорее до Туруханска, я было думал отложить разыскания в Чулымской области до возвратного пути, и это потому, что опасался, что Академия и вы будете недовольны моим долгим пребыванием в Томской губернии. В инструкции мне предписано вращаться преимущественно в северных частях Сибири, и мысль, что в течение целого года я еще не успел добраться до настоящего поприща моей деятельности, естественно, не могла не тревожить меня. Мне и теперь как-то совестно, что, задержанный остяцким языком, я во весь первый год справлюсь, может быть, только с томским наречием самоедского языка, т.е. едва ли и шестой частью моей филологической задачи. И то, что, несмотря на это, и вы, и Академия наук дозволяете мне, приняв в расчет мое расстроенное здоровье, остаться до весны в окрестностях Томска и Красноярска, я принимаю как милость, за которую не знаю, как и благодарить. Но мое здоровье, порядком пострадавшее в последнее лето от ядовитых испарений Барабинской степи, поправилось, благодаря теплой и приятной осени, настолько, что было бы с моей стороны недобросовестно воспользоваться этой милостью, и потому я намерен, как только кончу изучение томского наречия, пробраться далее, по крайней мере до Енисейска.

Теперь позвольте мне присоединить одно замечание. В «Академических Известиях» (Bulletin de la Classe historico-philologique. Tome II. P. 379) высказано вами предположение, что под самоедскими племенами я, вероятно, разумел отдельные семейства. Под словом племя (Stamm)[83] я понимаю соединение нескольких родственных семейств, имеющих одного общего главу и некоторые издавна ведущиеся обычаи. Это название мне кажется весьма соответственным, выражая не только родство семейств, но и соединение их в одну корпорацию, как видно из слов: «Stammfurst, Stammhaupt, Stammverfassung». Но если угодно, можно заменить его словом род (Geschlecht), хотя последнее не обозначает соединения семейств в корпорацию. Вероятно, вас привело тут в некоторое сомнение то, что число племен в Кондинской области в отношении к незначительному пространству, ими занимаемому, слишком уж велико. В самом деле, самоедские племена, за исключением немногих, весьма малочисленны. Так, казымские самоеды, разделяющиеся на восемь племен, не превышают 800 душ. Клапрот говорит, что по обеим сторонам Урала находятся только три рода, а именно: Wanoita, Tysja-Ilogei (читай: Tysi и Lohei, по-русски Тюзи и Логей, составляющие два рода) и Chyrjuri (читай: Harjutsi), между тем в одной Обдорской волости живут 32 рода, или племени. Самое большое из них — племя Harjutsi, разделяющееся на многие ветви и распространенное от реки Кары на западе до Енисея — на востоке. И род Wanoita — также значительное племя, распадающееся, подобно Harjutsi, на многие ветви; все же прочие состоят из немногих семейств...

IV

Асессору Раббе. Нарым. 1 (13) декабря 1845 г.

«Виноват!» — говорит русский человек, когда сделает ошибку, которой ничем извинить нельзя. Вот и я попал в эту категорию виноватых тем, что, не послушав Академии, просил адресовать письма в Енисейск двумя месяцами ранее, чем следовало. Может быть, однако ж, я еще найду средство задержать их в Томске, куда и прошу впредь писать мне. Но когда живешь в такой пустыне, в которой даже и предчувствием не отгадаешь, что с тобой случится завтра, разумеется, нет никакой возможности определить заранее сроки своих поездок. К счастью, почтовая часть утроена в России так хорошо, что и маленькой записочкой в пять строк можно вытребовать свои письма с одного конца света на другой. Прилагаемая копия с письма моего к Шёгрену объяснит тебе причину, побудившую меня остаться в Томской губернии.