Путешествие в Сибирь 1845—1849

До сих пор все шло еще довольно благополучно, но Енисейская губерния и северная часть ее будет для меня оселком, который — сознаюсь к стыду своему — серьезно страшит меня. Поможет мне Бог возвратиться благополучно и из Туруханска — я навсегда прощусь с севером Сибири, который сделался уже для меня решительно невыносимым. Зато, с другой стороны, как хочется мне побывать в прибайкальских странах и взглянуть на китайские бороды. Вообще я смотрю на китайцев довольно благосклонно, и если б принадлежал к числу сильных мира сего, то составил бы родословную и доказал бы, что финны и китайцы происходят от одного и того же предка. Что касается собственно до меня, то я не придаю особенной важности знатным предкам, расположен даже более к людям, у которых отцы были мельники, каменщики, чулочники и т.д. Оно как-то и меньше риска быть сыном сапожника, а не сенатора: выйдет из тебя что-нибудь — тем больше чести. Бобыль — так можно утешиться и тем, что и отцы наши были бобылями. Таково мое убеждение, и потому бесконечно рад, что с каждым днем нахожу все более сходства между финскими и сибирскими языками.

P.S. Совсем было забыл сказать, что сегодня я отправляюсь из Нарыма в деревню Тогур, за 110 верст отсюда. Шёгрену я посылаю с этой почтой тетрадь путевых заметок до того сухих, что могут занять почетное место в «Suomi».

V

Асессору Раббе. Тогур. 11 (23) января 1846 г.[84]

Находясь в русской деревне Тогур, в 110 верстах к югу от Нарыма, в десять дней тому назад вместо подарка на Новый год получил от тебя два пакета с письмами, которые делают тебе честь и дают тебе полное право на мою благодарность. Замечательно, однако ж, что как эти, так и некоторые другие письма нашли меня в этом жалком гнезде, тогда как они были адресованы совсем в другую губернию, по крайней мере, за 2000 верст отсюда.

Что касается до моего здоровья, то я страдал здесь ревматической болью в шее, кашлем и другими неважными недугами, которыми, по всей вероятности, обязан стуже и избытку сквозного ветра в моей комнате. Однако ж я терпеливо нес свой крест и утешал себя тем, что работа моя все-таки продвигается с каждым днем вперед. Впрочем, это единственное утешение, на которое здесь можно рассчитывать. Относительно моей работы и зависящих от нее поездок я должен заметить, что в Тогуре я уже все покончил и отправляюсь в Чулымский край, следовательно, прощаюсь на этот раз с Томской губернией. Во всяком случае зимним путем я доберусь не далее Енисейска. Там мне будет вдоволь работы на всю весну, отсюда я отправлюсь затем на лодке вниз по Енисею в Туруханск. В Туруханском крае, по всему видимому, меня ожидают три языка: тунгусский, самоедский и еще один, покуда не имеющий еще названия. Тунгусский язык не входит, впрочем, в область моих исследований, остальные же два необходимо исследовать, насколько это будет возможно, и определить их взаимное отношение. Если эта работа не доконает меня, то я еще не теряю надежды возвратиться из Сибири; умереть же на берегах Байкала было бы слишком уж позорно. Придется еще раз в жизни увидеть великолепную башню Каллиолинны[85], будь уверен, что я уже никак не забуду о пирушке, которую жена твоя обещала устроить по случаю моего возвращения.

VI

К статскому советнику Шёгрену. Томск, 5 (17) марта 1846 г.

Что в продолжение трех месяцев я не сообщал вам никаких сведений о моих дальнейших разъездах между самоедами, произошло от того, что все это время я находился постоянно почти в совершенной разобщенности. Конечно, между Нарымом и Томском попадаются часто проезжие, но в Сибири не так-то легко найти человека, которому можно было бы поручить письмо. Впрочем, и сообщать-то было почти нечего, потому что мои исследования шли себе преспокойно по начертанному вами плану. Теперь, покончив их благополучно в пределах Томской губернии, я постараюсь в скорейшем времени прислать полный отчет о племенах навсегда оставляемого мною края. Здесь же коснусь только важнейшего.