Путешествие в страну миражей

В тот момент, когда шофер, в сердцах захлопнув капот, объявил, что подшипники поплавились, Надя еще не почувствовала тревоги. Наверное, потому, что была в машине самой младшей и по возрасту, и по должности. Рядом находились начальник экспедиции Сергей Митрофанович Седельников и главный инженер Караш Николаевич Иомудский. А за спиной начальства, как известно, всегда спокойнее. Однако в беде роли переменились: начальники смотрели на нее вопросительно, как на хозяйку этого участка пустыни. А Надя думала: что ей теперь делать? Вспомнила, как удивлялся Седельников, недавно приехавший сюда, тяжелым условиям работы в Каракумах. Удивлялся человек, не избалованный комфортом, много лет проработавший в степях Монголии. И поняла, что начальник, совсем не знавший песков, не в счет. Шоферу тоже место — возле машины. Оставался Иомудский, отличный знаток пустыни. Вдвоем они и отправились прямиком через барханы на ближайший колодец, куда, Надя знала, каждый день приходят верблюдчики из ее отряда. Из небольших запасов воды, выехали всего на несколько часов, взяли с собой бутылку нарзана и вилку, чтобы было чем сорвать пробку.

Одним переходом они рассчитывали преодолеть пять — семь километров, что отделяли застрявшую машину от колодца. Но барханы оказались слишком крутыми и сыпучими, а солнце особенно немилосердным — переход затягивался. И еще мешала «небольшая» оплошность, которую допустила Надя перед отъездом. Осторожная и предусмотрительная, на этот раз она собралась наскоро: не надела обычных своих шерстяных носков и ботинок на толстой подошве, а как была в тапочках, так и вскочила в машину. Теперь раскаленный песок жег ноги. Надя высматривала впереди куст саксаула и бежала к его жидкой тени. Она задыхалась от этих пробежек, от невыносимой жары, лившейся, казалось, не только от солнца, а сразу со всех сторон, как в печи. Сухой зной забирался под телогрейку, не оставляя на коже ни капли влаги. Губы быстро высохли и растрескались. Во рту образовался пугающий панцирь, и каждый вздох этого раскаленного воздуха вызывал боль в груди.

Машина давно исчезла за барханами. Белый песок лежал до самого горизонта, придавленного белым выгоревшим небом.

Откуда-то из глубин памяти вынырнуло воспоминание: таракан, упавший на горячую плиту. Он смешно подпрыгнул, кинулся в одну сторону, в другую, потом задергался, переваливаясь с боку на бок и стал чернеть. Вскинулась легкая струйка дыма, и остался на серой плите черный уголек, который тотчас же и сдуло ветром.

Наде стало страшно. Она тряхнула головой, но видение не исчезало, таракан все шевелился перед глазами, умирал и снова оживал, чтобы опять и опять проползти свои последние сантиметры.

— Откройте бутылку, — попросила Надя хриплым, не своим голосом.

— Нельзя, — ответил Караш Николаевич.

Она сама понимала, что нельзя, что последняя капля особенно дорога будет в последний момент, и все же повторила:

— Откройте, я больше не могу.

— Это только кажется, что не можешь.

— Не могу, — повторила Надя и села на песок.

Он поднял ее и повел, поддерживая за руку. И начал говорить о работе, чтобы отвлечь, о странной позиции тех, кто не верит в месторождение воды и хочет, чтобы другие тоже не верили, о трудностях, с которыми приходится выколачивать в управлении геологии каждый лишний метр разведочных скважин…

А у Нади росло нетерпение — неизбежный спутник усталости. Болела голова, по вискам непрерывно бил какой-то тяжелый маятник. Она понимала: останавливаться нельзя. Еще придет время, когда ноги сами начнут подламываться в коленях, и к тому часу надо добраться до колодца, иначе можно упасть в десяти шагах от спасительной воды и не подняться. Было такое на ее глазах, было.

Перевалили через бархан и еще через один, по колено утопая в песке горячем, как пепел, который только что выгребли из печи. Вдруг Надя остановилась и принялась протирать глаза.

— Ты чего?

— Вода течет.

Он даже не оглянулся в ту сторону.

— Это тебе кажется.

Снова шли, держась за руки. У высоких саксаулов Надя останавливалась, разгребала песок, ложилась в ямку.

Потом пришло новое видение — стакан чаю. Прозрачный, с плавающим ломтиком лимона, он появлялся сразу, как только Надя закрывала глаза. Через полчаса стакан не исчезал и при открытых глазах, висел в воздухе, и казалось, его можно взять, лишь протянуть руку.

— Может, с ума схожу?

— Галлюцинация, — сказал Караш Николаевич, — Бывает.

У нее хватило сил понять, что это мозг не просто подсказывает, а прямо показывает то, что крайне необходимо организму. Будто мозг сам по себе, сидит этаким бесстрастным регистратором, мучая бесплотными картинками.

С вершины очередного бархана Надя увидела аул. Темнели в распадке три юрты, и верблюд стоял поодаль неподвижный, как монумент, и лохматые собаки лежали в тени, высунув языки.

— Откройте воду, — снова нетерпеливо попросила она.

— Нельзя, — резко сказал Караш Николаевич.

— Вот же аул.

— Вижу. Но почему собаки не лают?