Путешествие в страну миражей

Это был аргумент. Такого не бывает, чтобы туркменские собаки не заметили подходивших людей. И если этот «железный человек», для которого пустыня — дом родной, тоже начал видеть галлюцинации, стало быть, ее дело совсем плохо…

Потом узнали, что жара пришибла даже собак.

На них смотрели, как на чудо: люди, явившиеся из пустыни в такую пору, да еще без воды, да еще одетые налегке, удивительны, как пришельцы с неба. Им отдали весь чал, что был в ауле, принесли по большому двухлитровому чайнику чаю, и они все пили, обливаясь потом, и не могли напиться.

Вскоре на колодец прибыли верблюдчики, и уже к вечеру машина была в ауле. Участники неудавшейся экспедиции решили оставить ее под охраной свирепых туркменских псов и этой же ночью отправиться на Ясхан…

— Ты не так, — поучал Надю верблюдчик Аннаберды. — Чок-чок-чок!

Он дергал за палочку в носу верблюда, и «корабль пустыни» послушно ложился на песок. Верблюдчик ловко боком вспрыгивал на высокий горб и лихим галопом объезжал аул. Надя улыбалась, понимая, что добрый Аннаберды пытается развеселить ее, отвлечь от воспоминаний о только что пережитом, и повторяла выразительно: «чок-чок-чок», но верблюд ее почему-то не слушался.

Наконец маленький караван тронулся в путь, намереваясь за ночь пройти двадцать километров до ближайшей буровой. Кромешная ночь подступала вплотную. Звездный полог висел низко над головой, жил своей далекой, чужой жизнью. Время от времени караван останавливался, Аннаберды соскакивал на песок, жёг спички, смотрел тропу. И снова было неравномерное покачивание зыбкого горба — вправо-влево и вперед-назад.

В час ночи с последнего верблюда, на котором ехал начальник экспедиции Седельников, послышался жалобный голос:

— Не могу больше!

— Верхом тяжелее, — крикнула ему Надя, — вы боком сядьте.

— Не получается, лучше пешком пойду.

Вскоре и Надя тоже почувствовала, что больше не в силах ехать. Посовещавшись, перекрикиваясь в ночи, решили сделать привал, перекусить, отдохнуть несколько часов. Остановились, открыли челек с водой и… Надя сразу вспомнила слова туркмена из дальнего аула о змеях, которые не приходят в одиночку. Вот так и беда: если уж пришла, будь вдвойне осторожен, вторая не задержится. Воды в челеке было чуть на донышке. Кто недосмотрел? Почему понадеялись друг на друга? Выяснять не имело смысла.

— Нельзя надолго задерживаться, — сказала Надя. И позвала верблюдчика. — Разбуди ровно через два часа. Сумеешь? Часы дать?

Аннаберды обиженно засопел, и Надя махнула рукой: жители пустыни определяют время по звездам не хуже, чем по стрелкам часов.

Повалились на песок там, где стояли, не вспомнив ни о змеях, ни о скорпионах. И сразу же, как показалось Наде, ее начали тормошить.

— Сама давала такое распоряжение, а сама не встаешь?!.

Немного прошли пешком, чтобы размяться. И снова закачались полусонные звезды на черном, как уголь, на сером, потом на блеклом тихом рассветном небе.

Солнце выпрыгнуло из-за бархана, стало жарко и захотелось пить. Надя искала знакомые ориентиры, не приметные для чужого глаза: по-особому вывернутый куст саксаула, палку, воткнутую в песок, белую кость, лежащую тут с незапамятных времен. Невзрачны вехи пустыни, но никто их не трогает. Каждый, кто хоть раз плутал в бездорожье этих просторов, знает: любое пятно на песке для кого-то — дорожный указатель.

И она нашла свои указатели и ужаснулась: как мало проехали за ночь!

К одиннадцати часам жара стала невыносимой. Надя увидела розовые пятна перед глазами и испугалась, что упадет от солнечного удара.

— Надень телогрейку, — сказал Аннаберды. — Чего ты на ней сидишь?

— Так жестко.

— Лучше мозоль там, чем ожог тут.

У нее не хватило сил даже улыбнуться. Изогнувшись, вытащила из-под себя телогрейку, накинула на плечи. Зной, как будто, удвоился, по спине потекла струйка пота. Но подул ветерок под распахнутые полы, создал иллюзию прохлады.

В час у нее пошла носом кровь. Но Аннаберды, едущий первым, уже привстал на верблюде и закричал, показывая вперед: в низинке между барханами стояли кибитки рабочих геологического отряда…

Лежа на кошме, Надя смотрела, как начальник экспедиции жадно пил густой чал, и вспоминала недавние его клятвенные заверения, что он никогда и ни за что не притронется к верблюжьему молоку. Осушили по два полуторалитровых кумгана чаю. Отвалились ненадолго, поговорили в полузабытье и снова попросили пить.

— Черт знает что, — лениво ругался Седельников, вытирая обильный пот. — Никогда не думал, что можно столько чаю выпить.

— Что? — переспросила Надя, задремавшая от усталости.

— Как вы тут живете, спрашиваю?

— Привыкли.

— Хорошенькая привычка!

— И… красиво тут.

— Она молодец, — сказал Иомудский восхищенно. — Любое дело доведет до конца.

— Чего уж доводить? — удивилась Надя. — Отчет-то утвержден.

Седельников засмеялся.

— Наивная ты. — И добавил, задумавшись: —Может, это и лучше? Наивные упрямы. А упрямства в этом деле понадобится много.

Она не понимала. Вода в Туркменистане — это жизнь. Кто будет возражать против жизни?..

Скоро сказка сказывается