Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.

Ночью пришла весть о том, что губернатор собирается ехать в Колу, а посему надо было отправить ему навстречу в Кицу кильдинских оленей. Другие олени повезли лю­дей, приехавших из Колы, и их рыболовные снасти к мо­рю, поскольку Кольский залив, что случается весьма ред­ко, к середине марта полностью замерз. Дома остались одни дети, поэтому мы тоже вернулись. За две-три рыби­ны с нас запросили рубль, хотя им досталось немного на­шего хлеба. Сначала мы никак не могли найти ночлега, отчасти потому, что многие жители Колы успели посе­литься в их избушках.

Когда мы ехали из Колы, река оставалась слева. В тундре уже стемнело, когда мой олень, шедший самым последним, повернул в другую сторону. Прошло немало времени, прежде чем я заметил это. Большой беды в этом не было, потому что ночь была теплой и в любом случае я надеялся выйти к реке. Но все-таки закричал, и попут­чики, услышав мой крик, остановились. Оказывается, они отвечали мне, но я ничего не слышал из-за встречного ветра и решил, что остался один на всю ночь. Ведь если бы они даже стали искать меня, в тундре трудно отыскать следы: там только кочки да проталины или сплошной твердый наст. Вдобавок ко всему пошел снег. Ежели бы это случилось между Колой и Сюнгел, я, вероятно, испугался бы больше. Теперь же я выскочил из кережки, раз­вернул оленя и, пригибая его голову к земле, попытался направить обратно к тому месту, где он свернул с дороги. Наконец это мне удалось, и, выбравшись на верную дорогу, я быстро нагнал остальных. Они ждали меня и криками давали знать, где находятся, но я не слышал их криков.

Все жители Кильдина, кроме детей, умеют говорить по-русски, а иные, по утверждению жителей Колы, на­столько хорошо, что их не отличить от русских, что и не­удивительно, так как в зимнее время они почти каждый день бывают в Коле. Некий человек, когда-то живший у зырян, сказал, что они внешне очень похожи на лопарей, а самоеды [ненцы] по внешнему виду напомина­ют крестьян-ингерманландцев, других финнов ему не дове­лось видеть.

Говор лопарей Инари кажется более самобытным по сравнению с диалектами русских лопарей, которые нам доводилось слышать, они ближе к языку лопарей Норве­гии и Утсйоки. [...]

Жуткая квартира в Коле. У нас две комнаты, одна из них отапливается. Два постреленка без конца носятся по дому и хватаются за все, что попадет им под руку, их мать так громко кричит и ругается на них, что уши болят. [...] В нашей комнате очень много всяких вещей, она служит у них кладовой. Каждый день приходится спорить с хозяй­кой из-за вьюшки, и все равно они закрывают трубу слиш­ком рано, когда еще угарно. В холодные дни по утрам долго мерзнешь, потому что огонь разжигают не раньше десяти-одиннадцати часов. Редко дождешься чаю к вось­ми часам утра, иной раз надо ждать до одиннадцати.

Кола — маленький городишко, расположенный чуть вы­ше того места, где соединяются реки Кола и Тулома. Самый северный город европейской части России? Здесь вырастает крупная репа, а картофель у некоторых, напри­мер у исправника, больше куриного яйца. Других овощей нет, лишь трава растет по берегам реки. Держат коров, овец, собак, на последних возят воду и дрова — подчас большие возы, но при подъеме в гору хозяин подталкива­ет, помогает им. Со всех сторон высокие сопки. Местное общество: врач, городничий, судья, исправник, два заседа­теля, учитель, подпоручик, таможенник, стряпчий, лесни­чий, казначей, почтмейстер. При въезде в город — строгий осмотр, но ничего недозволенного, кроме начатой сигарни­цы, не нашли. То небольшое количество спиртного, что ос­тавалось на последнем перегоне, мы отдали лопарям, а они спрятали его в снег, видимо, боясь провозить вино в Колу даже в желудках. Здесь каждый день пирушки, и на сле­дующий день всегда головная боль. Играют. Обедают часа в три. Рыбники трех-четырех видов. Мясо, супы. Стряпня. Часа два сидят за столом. Затем баня, три ко­пейки за вход. Кофе. Чай. На ужин ставят на стол ликеры и наливки, а также вино, мясо или рыбники. [...] Врач знает латынь и немного немецкий, городничий — немец­кий, учитель — немного тот и другой язык. Кроме того, не­кий морской капитан говорит по-норвежски. Для чего мы здесь [недоумевают]? Меня часто приглашают к больным. К иным ходил, к иным — нет.

В Лодейном Поле, Вытегре и Белозерске по триста-четыреста человек говорят по-чудски, или на вепсском языке. [...]

АКАДЕМИКУ ШЕГРЕНУ

Кола, 23 марта 1842 г. — 4 апреля 1842 г.

Уважаемый господин коллежский советник!