Путешествия Гулливера (Gulliver's Travels)

That these ministers, having all employments at their disposal, preserve themselves in power, by bribing the majority of a senate or great council; and at last, by an expedient, called an act of indemnity" (whereof I described the nature to him), "they secure themselves from after-reckonings, and retire from the public laden with the spoils of the nation.	Достигнув власти, министр, в распоряжении которого все должности, укрепляет свое положение путем подкупа большинства сенаторов или членов большого совета; в заключение, оградив себя от всякой ответственности особым актом, называемым амнистией (я изложил его милости сущность этого акта), он удаляется от общественной деятельности, отягченный награбленным у народа богатством.
"The palace of a chief minister is a seminary to breed up others in his own trade: the pages, lackeys, and porters, by imitating their master, become ministers of state in their several districts, and learn to excel in the three principal ingredients, of insolence, lying, and bribery.	Дворец первого министра служит питомником для выращивания других подобных ему людей: пажи, лакеи, швейцары, подражая своему господину, становятся такими же министрами в своей сфере и в совершенстве изучают три главных составных части его искусства: наглость, ложь и подкуп.
Accordingly, they have a subaltern court paid to them by persons of the best rank; and sometimes by the force of dexterity and impudence, arrive, through several gradations, to be successors to their lord.	Вследствие этого у каждого из них есть свой маленький двор, образуемый людьми высшего круга. Подчас благодаря ловкости и бесстыдству им удается, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, стать преемниками своего господина.
"He is usually governed by a decayed wench, or favourite footman, who are the tunnels through which all graces are conveyed, and may properly be called, in the last resort, the governors of the kingdom."	Первым министром управляет обыкновенно какая-нибудь старая распутница или лакей-фаворит, они являются каналами, по которым разливаются все милости министра, и по справедливости могут быть названы в последнем счете правителями государства.
One day, in discourse, my master, having heard me mention the nobility of my country, was pleased to make me a compliment which I could not pretend to deserve: "that he was sure I must have been born of some noble family, because I far exceeded in shape, colour, and cleanliness, all the Yahoos of his nation, although I seemed to fail in strength and agility, which must be imputed to my different way of living from those other brutes; and besides I was not only endowed with the faculty of speech, but likewise with some rudiments of reason, to a degree that, with all his acquaintance, I passed for a prodigy."	Однажды, услышав мое упоминание о знати нашей страны, хозяин удостоил меня комплиментом, которого я совсем не заслужил. Он сказал, что я, наверное, родился в благородной семье, так как по сложению, цвету кожи и чистоплотности я значительно превосхожу всех еху его родины, хотя, по-видимому, и уступаю последним в силе и ловкости, что, по его мнению, обусловлено моим образом жизни, отличающимся от образа жизни этих животных; кроме того, я не только одарен способностью речи, но также некоторыми зачатками разума в такой степени, что все его знакомые почитают меня за чудо.
He made me observe, "that among the Houyhnhnms, the white, the sorrel, and the iron-gray, were not so exactly shaped as the bay, the dapple-gray, and the black; nor born with equal talents of mind, or a capacity to improve them; and therefore continued always in the condition of servants, without ever aspiring to match out of their own race, which in that country would be reckoned monstrous and unnatural."	Он обратил мое внимание на то, что среди гуигнгнмов белые, гнедые и темно-серые хуже сложены, чем серые в яблоках, караковые и вороные; они не обладают такими природными дарованиями и в меньшей степени поддаются развитию; поэтому всю свою жизнь они остаются в положении слуг, даже и не мечтая о лучшей участи, ибо все их притязания были бы признаны здесь противоестественными и чудовищными.