Взгляд привлекло огромное полотно с «Танцующими жидами», то самое, из галереи Ханны. Рядом висело еще несколько, видимо, на ту же тему: обезображенные копии других, виденных где-то раньше картин и фотографий. Что-то с колючей проволокой и носатыми шаржами на евреев. Голые старики с карикатурными лицами и телами в окружении бравых блондинов в военной форме. Автопортрет художника: он гигантским ластиком стирает половину толпы носатых кудрявых человечков, а в другой руке держит наготове кисть с черной краской. Лейла не понимала уже, что говорит Этани: голос отдалялся, комнату заполонил туман. Лейла шла, спотыкаясь в белом мороке, мысли танцевали по кругу, как и фигуры, предметы и цвета, лезущие со всех сторон.
Она никогда не любила живопись, но это было что-то совсем другое, чужое, до тошноты, до головокружения. Стены начали уже сползать, рябить сквозь белую завесу, но Давид придержал Лейлу и поднял ее на руки. Какое-то время она не двигалась, думая, что запросто могла сейчас оказаться в каком-нибудь еще мире.
– Какова она, сила искусства… – выдавила баронесса, а Ханна тревожно смотрела на друзей. Через несколько минут Давид аккуратно поставил Лейлу на ноги.
– Как много для вас должна была значить работа с Ади, если вы так восприимчивы к прекрасному, – елейным тоном продолжила ошарашенная Этани.
– Да, спасибо, – отрезала Лейла, ей совсем не хотелось поддерживать светских бесед.
Друзья быстро попрощались с англичанкой, поблагодарили за любезность и прекрасную экскурсию. Лейла тоже старалась улыбаться и кивать.
Они поехали в квартиру Ханны, которая жила недалеко. Подруга уложила Лейлу на диван в гостиной и принесла большую чашку сладкого чая, открыла настежь двери балкона, чтобы впустить свежую пряность вечера в дом. Налила себе и Давиду по бокалу красного вина и заказала по телефону ужин: большую рыбу на гриле и ассорти уже знакомых арабских закусок.
– Что ж, друзья мои, вы хорошо вели себя сегодня, спасибо, – подняла бокал Ханна. Они с Давидом потягивали вино, а Лейла маленькими глотками пила чай.
– Что ни говори, это ваше современное искусство – фигня какая-то, – выдал Давид то, что должен был думать целый день.
– Ханна, рилли. Тебе вот это нравится? – вторила Лейла.
– Часто функция искусства не нравиться, а экспериментировать, рисковать, идти по краю, искать новые формы и содержание. – Ханна опять будто читала лекцию.
– Но это же треш, а не содержание. Лайк … к чему это все должно побуждать? – Лейла, наученная опытом, молчала о тайных знаниях альтернативной истории человечества. – Кошмар же, что у этого Ади в голове, что за мрак он может принести в мир. – Лейла пыталась и не могла передать словами клокочущее внутри. – Да и он просто оскорбляет чувства стольких людей. За такие призывы надо сажать куда-нибудь и надолго.
– По-моему, он просто болен на голову, его бы отправить к вашему доктору Даниэлю, – поддержал Давид.
– Ах, ну что вы как дети, не надо так. – Ханна налила еще вина себе и Давиду. – Это поиски и эксперименты, и да, они и правда на грани, а вот настоящее это искусство или нет, покажет только время. Но за творческие поиски, любые, точно нельзя никого никуда отправлять или сажать, иначе получается уже тоталитаризм. А мы не хотим такого.
– То есть лайк … если человек выйдет на площадь с лозунгами, которые на грани, или будет активно делиться бредом а-ля кого именно хорошо бы уничтожить и как, он будет экстремист и сайкопат. – Лейла горячилась. – А если то же самое в форме вроде лайк искусства, пусть и не самого талантливого, то все окей, это принимают как должное? – Она нашла наконец нужные слова.
– В какой-то мере да, – сдержанно ответила подруга. – В любом случае лучше быть осторожней с такими темами, если ты не Ади и не имеешь таких, как у него, друзей.
– Но это же бэд, соу бэд, – не унималась Лейла, – ведь сумасшествие и насилие, даже лайк … в форме слов или рисунка, они же заразны. Если никак это не прекратить, они разбудят мании в других, вроде и нормальных людях. – Она почти плакала.
– Да не волнуйся ты так, что ты, моя дорогая, – Ханна растерялась, – не надо принимать все близко к сердцу.
Лейле часто говорили это в последнее время. Подруга ушла на кухню, потом вернулась со стаканом воды. Лейла уже успокоилась и прилегла на диван, а Давид молча сидел на полу рядом и потягивал вино.
– Ханна, и все-таки, ай донт гет ит, – подхватила она. – Конечно, я совсем не такой эксперт в искусстве, как ты, но даже с точки зрения художественной вэлью, тебе не кажется, что все работы Ади – ну сплошные копипасты других, только наполнены этой его трешовой пропагандой?
– Как говорит сам Ади, да и многие критики, он впитал в себя весь опыт живописи и цитирует знаковые работы, переосмысляя их.
– Да ну, буллшит, – покривилась Лейла, Давид улыбнулся.