Путешествия Лейлы

Только бы заставить людей задуматься, хоть кого-то одного. Тогда во всем, что произошло с Лейлой, появился бы смысл. А кроме этого, разве что тот вечер с Давидом у озера был настоящим, стоящим чего-то сам по себе. Но нет, ее друг уплыл в свою Африку и с собой ее не звал. Точнее, звал, но с чего это она поедет неизвестно куда, да еще и к мужчине, когда он не приложил никаких для этого усилий. Да еще Ханна … Впрочем, надо оставить мысли о Давиде, они лишние сейчас.

С миром Лейлу связывал только размытый план сообщить что-то важное людям. После Палестины и Аравии она могла бы донести свое послание и до Европы. Кажется, там это сделать еще важнее. Только что за послание … Обсудить бы с Ханной, подруга разбирается и в искусстве, и в религиях, и в обществе как никто. Да и мыслили они более-менее в одном направлении, кто, если не Ханна, сможет направить. Но для начала все равно надо придумать конкретные образы. А с этим было туго.

Фашизм не пройдет. Гитлер капут. Антисемитизм – зло. Никто не лучше и не хуже. Дьявол – великий обманщик. Лейла вспоминала все, когда-либо виденное и слышанное о фашизме: фотографии, истории. Было же что-то такое, что заставило ее саму когда-то пробиться за толщу стертых, слышанных с детства фраз, ужаснуться, задуматься. Что можно рассказать тем, кто ничего такого еще не слышал. Фашизм пройдет. Гитлер жив. Все на борьбу с антисемитизмом. Перечеркнутая свастика. Самой смешно.

Совсем давно Лейла попала в четырехэтажный Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне. Часто воспоминала: туда ее привела взрослая подруга-афроамериканка, делилась, что и сама была там в первый раз в восемнадцать лет. После многих видео с нацистской пропагандой и фильма о сионистском заговоре Лейла вошла в комнату со старым, шатким торговым вагоном. В таких евреев везли «на Восток», сквозь него каждому посетителю надо было пройти в другой зал музея. А там, в соседней комнате, было много туфель: разных фасонов, женских, мужских, детских, серых, когда-то цветных. Теперь – просто безымянная гора обуви из концлагерей. Был и игровой лабиринт, история мальчика Дэнни и других еврейских детей: от первых дразнилок в школе и разбитых витрин папиного магазина до жизни в гетто и лагерях. Еще неделю Лейла возвращалась в музей уже одна, перечитывала все, пересматривала.

Что бы она делала, окажись немкой в нацистской Германии, как так получилось, что целая страна как бы сошла с ума. Но в том же музее была и фотография толпы, зигующей Гитлеру, и среди толпы – один, не поднявший руки. Вспомнила сказку про маленький городок с часовой башней: злой мальчик собрал всех хулиганов, захватил власть и пустил время вспять, но люди сумели вернуть его себе. Немцам до сих пор запрещено говорить, что они гордятся быть немцами, на законодательном уровне, даже через семьдесят лет после падения нацизма. Так рассказывал коллега-ирландец, он жил несколько лет в Берлине.

Похожие чувства Лейла испытала в Израиле. К тому моменту она много ездила по арабским странам, и юношеский шок от трагедии фашизма и Холокоста сменился горечью от истории палестинцев и их отнятой земли. Но тогда, сразу же по прилете, она не могла ничего с собой поделать, влюблялась в утренние прогулки по Тель-Авиву, в его небрежно одетых расслабленных жителей, так похожих на профессоров и музейных тетушек из советского детства. В Иерусалиме она попала на Шаббат в дом раввина в беднейшем квартале. Тот много десятилетий назад переехал на Святую Землю из Америки и каждую пятницу, священную для евреев, за свой счет устраивал большие ужины, открытые для всех. Лейла случайно услышала про него, только приехав в город, и тут же сама оказалась среди гостей.

После пары дней прогулок по Старому городу и полной влюбленности во все вокруг Лейла решила срезать путь до гостиницы, заблудилась и попала в арабскую часть города. Поначалу наслаждалась улочками – она любила арабский Восток. Потом за ней стали идти дети, их количество быстро и опасно росло. Они выталкивали кого-нибудь из толпы к Лейле, проверяя реакцию необычной для себя гостьи. Редкие взрослые, попадавшиеся на пути, смотрели с недоверием, становилось не по себе. Мальчикам и девочкам, которые все не отставали, она повторяла несколько арабских фраз, которые выучила в Дубае, много улыбалась. Детишки носили аккуратные и чистые, но старые и потертые вещи. Вокруг были те же библейские холмы, но как бы с изнаночной стороны, усеянные толстым слоем мусора, – по всей видимости, работа коммунальных служб не распространялась на эту часть города.