Путешествия на другую сторону света

Укрытия редко бывают удобными, а это, хотя и было идеально расположено, было особенно неудобным. Земля, на которой оно было построено, казалась поначалу довольно твердой, но мы ее так сильно утоптали, что вместе со штативом и камерой все глубже и глубже увязали в грязи. Листва, успешно скрывавшая нас от птиц, не менее эффективно защищала и от малейшего дуновения ветерка, изредка проносившегося над лагуной, так что атмосфера внутри стала душной и спертой, что весьма напоминало турецкую баню. По утрам и вечерам комары жужжали на болотах и безжалостно докучали нам, подвергая нас пыткам, которые злили еще больше из-за того, что мы не осмеливались махать руками или слишком рьяно шлепать себя, боясь напугать птиц. Но гуси стоили этих мучений.

Они паслись так близко к нам, что мы могли четко видеть ярко-розовую кожу у основания их клюва и ярко-желтую — на ногах. Многие из них, как мы заметили, провели здесь столько времени, что их белая грудь была в пятнах буро-каштанового цвета от грязи, в которой они барахтались. Теперь мы также могли ясно видеть, что их ноги были только наполовину перепончатыми — одна из черт, отличающих их от всех других диких птиц.

Внутри укрытия мы двигались с преувеличенной медлительностью и разговаривали шепотом. Наше поведение не отличалось от поведения людей в святом месте и, поскольку положение тела часто вызывает соответствующие эмоции, мы испытывали почтение от сцены перед нами. Мы чувствовали себя послушниками, которым открывалось видение; мы смотрели на другой мир. Мир до появления людей на земле. Здесь не было места человеческой логике, предпочтениям, моральным принципам, правилам. Этот мир жил по законам природы: колебания солнечного тепла, испарение воды, набухание почек и миграции гусей были главными событиями.

Полулапчатые гуси, улетающие из лагуны

А затем, через два-три часа, порыв ветра поймал шум камеры и разнес его по болоту. Гусь, который отбился от стаи и стоял почти в метре от нас, испуганно вытянул шею и улетел. В считаные секунды тревога распространилась, и вскоре все гуси взлетели. Их довольное гоготание сменилось звуком неистовых хлопков крыльями. Мы были в ярости, упустив важные кадры. Но что еще печальнее, чары были разрушены. Из-за нашего вторжения баланс и гармония мира, который мы подслушивали, пошатнулись.

Эта лагуна была центром обитания гусей. Здесь вода была как раз нужной глубины и гуще всего росла болотница — их любимая еда. Другие части болот принадлежали другим видам. На одном безмятежном биллабонге флотилия пеликанов регулярно проводила свои маневры. Всеми пеликанами, казалось, управляло навязчивое стремление делать все в унисон. Они всегда плавали в строю, параллельным курсом, и их гротескные головы были тяжело прижаты к груди под одним углом. Когда они ловили рыбу, они окунали свои мешковатые клювы в воду одновременно с точностью натасканного ряда танцовщиц кордебалета. К сожалению, рядом с облюбованным ими участком воды буш на берегу был совсем редким, и к ним практически невозможно было приблизиться незаметно. Узнав о нашем присутствии, они на время оставили свою морскую дисциплину, начали яростно бить ногами по воде и поднялись в воздух. Однако в полете их инстинкт делать все вместе вернулся. Они образовали эшелон и медленно полетели. Удары крыльев всей группы были идеально синхронизированы. Иногда они планировали в воздухе, и тогда все они переставали махать крыльями в один и тот же момент. Если они меняли направление, каждый из них делал это одновременно. Никто не понимает, как отдельным птицам удается проделывать этот трюк. Предположительно, у них должна быть какая-то форма коммуникации, механизм, которой нам совершенно неизвестен.

В другом месте, когда нам повезло, мы нашли австралийских журавлей. Целомудренно одетые в серое, с маленькими алыми «шапочками», они величаво гуляли вдоль берега по двое, как будто бы поглощенные глубокой и серьезной беседой. Все члены семьи журавлей имеют пристрастие к танцам, но никто, по общему мнению, не любит их так, как австралийские журавли. Обычно они выступают парами, но иногда целые стаи танцуют вместе в своего рода кадрили, опуская и вытягивая шею и пощелкивая клювом. Говорят даже, что, если одна птица забывает свои шаги, другие, возмутившись, сердито клюют ее и возвращают в ряд. Но те немногочисленные австралийские журавли, которых мы нашли, ни разу не танцевали при нас. Еще был не сезон. Вместо этого они хлопали крыльями, когда мы приближались к ним, и уносились в центр болота, куда мы не могли за ними последовать, чтобы там возобновить свои разговоры.

Белых цапель было почти так же много, как и гусей. В некоторых частях болота их было столько, что их стаи напоминали обширные снежные сугробы, а когда что-то их беспокоило, они поднимались в воздух как облако клубящегося белого дыма.