Съемки птиц вокруг Нурланджи были, с технической точки зрения, относительно простыми. Строя укрытия, медленно проезжая по равнинам на машине с камерами на коленях, медленно и тихо подкрадываясь в зарослях пандана, мы вскоре сделали снимки карликовых гусей, трех видов ибисов, четырех разных видов уток, четырех видов белых цапель, змеешейковых, ходулочников, орлов и многих других птиц, а также сняли длинные эпизоды о полулапчатых гусях.
Запись голосов также не вызывала проблем, и Боб неуклонно собирал на пленке голоса каждого вида, который мы снимали. Зачастую ему было легче работать одному, вдали от шума камеры, и до тех пор, пока на пленке и на записи присутствовала группа птиц одного и того же вида, звук и изображение соответствовали друг другу, и впоследствии их было несложно совместить.
Но если мы снимали отдельную особь, тогда для того, чтобы запечатлеть ее характерные крики и шелест ее движений, съемка и запись должны были вестись одновременно. Это была гораздо более сложная техническая проблема. Чарльзу приходилось глушить звук камеры, заворачивая ее в чехол, подбитый брезентом, называемый мягким звуконепроницаемым боксом. Он был настолько громоздким и обременительным, что было необходимо использовать штатив, а объективы были запутаны в такое количество слоев поролона и набивки, что настройка фокуса и диафрагмы становилась непростой задачей. Работа Боба была не менее сложной. Ему приходилось устанавливать микрофон в таком положении, чтобы он не был виден на камере, и прокладывать кабель не только между ним и записывающим устройством, но и соединять записывающее устройство с камерой другим кабелем, чтобы кассета получала импульсы от мотора камеры, которые позволят нам впоследствии точно синхронизировать звук и изображение. Все это нужно было сделать до того, как встревоженное животное испугается и исчезнет.
Первая возможность попробовать эту технику представилась однажды вечером, после того как мы несколько часов безуспешно пытались снимать пеликанов. Пока Боб и Чарльз удрученно разбирали оборудование и складывали его в коробки, я бродил в ближайшей рощице эвкалиптов. Я прошел около 200 метров, когда вдруг понял, что то, что я издалека принял за бревно, на самом деле оказалось удивительно большой ящерицей. Это был варан — создание, которое мы очень хотели поснимать. Он лежал боком ко мне, его голова смотрела прямо, неподвижно, как статуя. Варан был около метра в длину, тусклого серого цвета с оттенками желтого на горле. Он смотрел на меня решительным пронзительным взглядом, как сержант-майор, до того взбешенный, что не может говорить. Я тихо попятился. Отступив на несколько метров, я ускорил темп. Потом я повернулся и побежал.
Гоанна
Я вернулся к машине, как раз когда Боб и Чарльз защелкивали последние застежки на коробках с оборудованием.
«Варан, — крикнул я. — Синхронная запись. Быстрее».
Затем я бросился обратно к ящерице. Она не двигалась. Я прислонился к дереву, задыхаясь, и ждал, пока придут Чарльз и Боб. Мы с вараном смотрели друг на друга, казалось, целые часы, прежде чем наконец появился Чарльз, пошатываясь под тяжестью собранного штатива, камеры и звуконепроницаемого бокса. Оставив его присматривать за ящерицей, я побежал к Бобу, чтобы посмотреть, могу ли я ему помочь. Он сидел в задней части машины, тщательно сортируя микрофонные провода. «Забавно, — пробормотал он задумчиво. — Я почти уверен, что у меня где-то был провод для синхронной записи».
Я ждал, скрипя зубами от нетерпения, пока Боб, со сводящей с ума медлительностью, собирал свое оборудование. Я ничего не мог сделать, поэтому побежал обратно к Чарльзу. Варан все еще лежал в том же самом положении, в котором я впервые увидел его.
Наконец-то пришел Боб. «Ну, — живо сказал он, — разобрался с ним в конце концов». Он установил микрофон, аккуратно провел провода и подключил записывающее устройство к камере. «Звук готов», — объявил он.
После этого ящерица впервые после того, как мы пришли, двинулась. Она побежала. С поразительной скоростью она прорвалась сквозь участок с палой листвой и исчезла в норе в переплетении корней у основания дерева. Не было никакой возможности выкопать ее оттуда.
Мы тихо вернулись к машине. Никто из нас ничего не сказал, пока мы снова собирали вещи, и до самого Нурланджи никто не решался заговорить.