Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Последующие несколько часов напоминали кошмарный сон. Дождь лил так, что струи воды скрывали горизонт, словно густой туман. Мотор замолкал все чаще, но мы не осмеливались поднять капот и посмотреть, что случилось: не дай бог, зальет свечи и карбюратор, и тогда катер станет намертво. Мы жутко мерзли. Сэнди остервенело вертел руль. Я сидел рядом с ним, не сводя глаз с кабеля. Чарльз лежал на корме, в любую минуту готовый потянуть за пусковой канат, если вдруг двигатель снова заглохнет. В свободные минуты он кутался в кусок старого, продранного брезента, чтобы хоть немного обсохнуть и согреться. В начале экспедиции мой оператор решил отращивать бороду, а кроме того, приобрел американскую бейсболку с большим козырьком. Теперь каждый раз, когда мы останавливались, из брезента высовывалась странная, бородатая фигура в кепке и с сигаретой в длинном мундштуке, вытирала стекающие по лицу и падающие с носа капли и смачно, с нескрываемым наслаждением, сыпала отборным матом.

Мы упрямо шли сквозь грозу. Камеру и пленку спрятали от воды в закрытой носовой части. Сэнди клялся и божился, что вот-вот приплывем к хижине, где живет его знакомый сплавщик леса с женой, и там заночуем. За каждым поворотом я с надеждой высматривал признаки человеческого жилья. Двигатель, прорычав что-то невнятное, снова затих, но Чарльз свирепо дернул за пусковой канат и вернул его к жизни. Раз за разом рвался рулевой кабель, и мне приходилось лезть в носовой отсек, чтобы его соединить. Тяжелые облака полностью скрыли от нас солнце, и лишь темнеющая река подсказывала, что оно закатилось и наступил вечер. Почти стемнело, когда мы повернули в очередную излучину и вдали, где-то наверху, увидели крошечное, не больше булавочной головки, пятнышко света. Глубокой ночью мы подплыли, пришвартовались у подножия невысокой скалы и по узкой, крутой дорожке, размытой дождем так, что вода стекала по ней бурными ручьями, поспешили к дому.

Свет шел от огромного костра, разведенного на земляном полу маленькой прямоугольной хижины. Дверей не было. У костра на корточках сидела молодая женщина в брюках и рубахе с длинными рукавами, черноволосый мужчина (ему было около тридцати) и двое юных индейцев. Яркое пламя освещало их лица. Шум проливного дождя и вой ветра заглушил наши шаги, и обитатели хижины узнали о нашем появлении, только когда мы, насквозь промокшие, переступили через порог.

Мужчина вскочил и поприветствовал нас по-испански. Времени на долгие церемонии не было, багаж и камеры лежали под дождем, и хозяин без лишних объяснений побежал с нами спасать наш скарб.

Нас накормили супом и отвели в сарай, где мы могли остаться на ночлег. Мы огляделись: повсюду, затянутые густой паутиной, валялись бочки, чем-то набитые мешки, грязные топоры и ржавые запчасти. Огромные коричневые тараканы покрывали грязные стены блестящим живым ковром, над нами, между балками, порхали летучие мыши, вокруг стояла невыносимая вонь от подпорченной солонины, но нас это не смущало. Главное, здесь было сухо. За стенами, в лесу ревел ураган, а мы натянули гамаки и, счастливые, через несколько минут уснули.

23. Бабочки и птицы

Гроза бушевала всю ночь, а наутро небо очистилось и сияло голубизной. Селение, в котором мы остановились, называлось Иреву-куа, что в переводе с гуарани означает «место стервятников». Наш хозяин Неньито рассказал, что у него и его жены Долорес есть небольшой, вполне современный дом в городке Розарио, но они редко его посещают: Неньито получил от правительства льготу на добычу леса в верховьях Куругуати. Он рассказал, что, захоти он вырубить все теоретически принадлежащие ему деревья и сплавить их по реке на лесопилку в Асунсьон, мигом бы разбогател, но сам он лес не рубит, поскольку он здесь patron[14], чья обязанность — надзирать, а валят, тащат, откатывают и сплавляют наемные лесорубы, вроде тех, что плыли на катере Кейо. Когда надзирать не за кем, как сейчас, когда мы приплыли, ему ничего не остается, как целыми днями сидеть возле дома и попивать мате.

Хотя Неньито прожил в Иреву-куа несколько сезонов, он, как казалось, совсем не заботился о том, чтобы обустроить дом. На окнах не было москитных сеток, жили почти без мебели. Вокруг не росло ни одной банановой пальмы или папайи. Долорес готовила на открытом огне, и у нее не было холодильника. Тяготы аскетического существования начинали проступать на очаровательном, тонком лице Долорес.

И все же это было счастливое, жизнерадостное, беспредельно гостеприимное семейство. «Пока вы здесь, наш дом — ваш дом», — при более близком знакомстве сказали они.