Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Кинг Джордж исчез в толпе и почти тут же вернулся со здоровяком лет тридцати. В отличие от остальных жителей деревни, одетых в европейские обноски или носивших набедренные повязки и расшитые голубым бисером юбки, он выглядел почти стильно — сравнительно чистые шорты цветы хаки и такая же рубашка.

Знахарь был явно недоволен тем, что его побеспокоили.

Я стал объяснять, что мы хотим пофотографировать и поснимать в деревне, чтобы потом показать снимки и записи в стране, из которой приехали, после чего спросил, можно ли нам сегодня ночью увидеть обряд исцеления.

Он проворчал что-то невнятное и кивнул.

«Вы разрешите принести маленькую лампу, чтобы делать фотографии?» — догадался уточнить я. Знахарь возвел глаза к небу и сурово изрек: «Человек, который принесет свет, когда духи в вигваме, — он смертью умрет».

Я поспешил сменить тему, вытащил магнитофон, подсоединил к нему микрофон и включил.

«А эту штуку можно принести?»

«Что еще это за штука?» — презрительно произнес он.

«Вот, послушайте», — ответил я и немного промотал назад пленку.

«Что еще это за штука?» — раздался глухой голос из динамика. Недовольная гримаса сменилась детской улыбкой.

«Ты, штука, хорошая, хорошая», — повторял знахарь, обращаясь к магнитофону.

«Так вы согласны, чтобы мы сегодня ночью ее принесли и записали песни духов?» — переспросил я.

«Да, это-то я согласный», — благосклонно ответил он, повернулся на пятках и удалился.

Толпа разошлась. Кинг Джордж провел нас по деревне к небольшому пустующему вигваму, который стоял на краю поляны. Мы вытащили наш скарб и натянули гамаки. Как только зашло солнце, я решил проверить, сумею ли с закрытыми глазами сначала вставить в магнитофон пленку, а потом вынуть ее. Это оказалось сложнее, чем я предполагал: куски пленки то и дело зажевывал лентопротяжный механизм. В конце концов я наловчился менять бобины в полной темноте, но на всякий случай решил прийти с зажженной сигаретой, чтобы в случае непредвиденных трудностей у меня была собственная подсветка.

Поздним вечером мы с Чарльзом ощупью, в кромешной тьме пробирались по деревне. На фоне затянутого облаками безлунного неба чернели остроконечные очертания вигвамов. Наконец мы добрели к большой хижине; в нее битком набился народ. Маленький, устроенный на полу очаг тускло освещал лица и фигуры людей, что сидели на корточках вокруг огня. В полутьме были едва различимы белые подбрюшья гамаков, на одном из которых, как мы знали, лежит больной вождь. Кинг Джордж пристроился неподалеку от нас; рядом с ним сидел на корточках полуголый знахарь. В руках у него были две большие ветки с листьями, рядом стоял маленький калебас, наполненный, как мы позднее узнали, соленым настоем табака.

Мы примостились рядом. Я, как и собирался, держал зажженную сигарету, но знахарь ее заметил и сурово сказал: «Нехорошо». Мне ничего не оставалось, как послушно затушить сигарету об пол.

Знахарь что-то повелительно воскликнул на акавайо, и огонь тут же затоптали, а вход завесили одеялом. Зыбкие очертания людей полностью растворились в непроглядной тьме. Я нащупал стоящий передо мной магнитофон, нашел кнопку включения и приготовился записывать, как только начнется ритуал. Было слышно, как знахарь, чтобы прочистить горло, полощет его табачным настоем. Потом зашумели, затрещали листья. Жуткий звук усиливался, он все больше был похож на барабанную дробь, и вот хижину заполнили завораживающие ритмичные удары. Шум листьев перекрывало заунывное, переходящее в вой пение знахаря.

«Духа каравари зовет, — прошептал мне на ухо сидевший вблизи Кинг Джордж. — Этот дух как веревка, по нему сойдут другие». Минут через десять завывания прекратились. Повисла тишина; слышно было только, как рядом кто-то тяжело дышит.

Неожиданно откуда-то сверху, из-под крыши донесся шелест. Звук нарастал, уходил вниз и, наконец, громким ударом разбился об пол. В тишине раздалось бульканье, оно сменилось странным, похожим на кваканье звуком, и вдруг кто-то напряженным фальцетом запел. Пение длилось несколько минут, а потом внезапно тьму разрезала вспышка пламени, поднявшегося от тлеющих углей очага. Я на мгновение увидел знахаря. Он по-прежнему сидел неподалеку от меня, глаза его были закрыты, лицо перекошено страшной гримасой, на лбу выступили капельки пота. Пламя погасло, пение и шорох прекратились, стало как будто не так страшно. Слева от меня тревожно перешептывались двое мальчишек.

Но тут листья зашуршали снова. «Огонь, он напугал каравари, — проворчал Кинг Джордж. — Он больше не придет. Сейчас тот, который делает пиай, попробует звать духа каса-мара. Он похож на человека, принесет лестницу из веревки».

Завывание продолжалось, и в кромешной темноте откуда-то с крыши снова раздался шелест. Опять, как и в первый раз, бульканье, за ним громкий возглас на акавайо, а в ответ — что-то насмешливое, детским голосом, откуда-то справа.

«О чем они говорят?» — в темноте спросил я Кинга Джорджа.