Ближе к полудню из семейного шатра вышла небольшая процессия. Ее возглавляла юная особа в плотно облегающем фигуру алом одеянии, расписанном золотистым цветочным узором; над ней сегодня должен был совершаться ритуал. C ее плеча спадал длинный красный шарф с золотистым рисунком, волосы украшала изысканная корона из золотых листьев и цветов красного жасмина. Девушку негромким пением сопровождали несколько женщин постарше, в более скромных одеждах. По аллее, вдоль которой теснились многочисленные гости, процессия прошествовала к шатру, завешанному расписанными шелковыми тканями. На ступеньках их встретил жрец-манку в белых одеждах. Девушка протянула к нему руки, он величественным жестом взял бамбуковую воронку и тонкой струйкой пролил воду ей на ладони. Во время этого обряда он что-то шептал, но звук цитры и пение заглушали слова. После того как ритуальное омовение рук совершилось, жрец отложил воронку и торжественно ввел девушку в шатер. Она легла на кушетку, под голову ей подложили продолговатую подушку, покрытую особой тканью, обладающей магической силой, священник прочитал молитвы над инструментами — и ритуал начался. Женщины окружили кушетку, одна держала ноги девушки, две другие, стоя по обе стороны, держали ее за руки. Теперь они пели так громко, что их голоса перебивали стон, неизбежный при этой болезненной процедуре. Каждые 10 минут жрец подносил девушке зеркало, и она смотрела, как меняются ее зубы. Примерно через полчаса ритуал завершился. Девушка встала, вышла из шатра и остановилась, чтобы собравшиеся могли ее разглядеть. В глазах у нее стояли слезы, великолепная прическа сбилась и растрепалась, золотые листья из ритуальной короны красовались в волосах ее спутниц. Она вынесла кокосовую скорлупу с зубной пылью, которую предписывается сплевывать во время ритуала, и, пройдя к домашнему храму, закопала содержимое скорлупы за жертвенником, посвященным духам предков.
На следующий день, выехав из Денпасара, мы, к своему удивлению, обнаружили, что оживленное движение между городом и аэропортом мало изменило облик этих мест: за пределы города западное влияние почти не распространилось. Время от времени нам приходилось выходить из джипа и через рисовые поля, изрезанные узкими колеями, пробираться к деревням, не затронутым современной цивилизацией. Вместе с Масом Сепрапто мы бродили по острову и ежедневно, а точнее, еженощно попадали на праздник или церемонию, которая совершалась в одном из деревенских домов или в домашнем святилище.
Балийцы не мыслят жизни без музыки и танцев. Каждый мужчина, будь он выходец из знатного семейства или бедный крестьянин, что работает на рисовых полях, считает своим долгом играть в местном оркестре или танцевать, а те, кто талантами обделен, несомненно, почтут за честь посильно участвовать в сборах на покупку костюмов или изысканных музыкальных инструментов. Даже самая нищая, самая крохотная деревня содержит собственный
Стоят инструменты невероятно дорого. Местные кузнецы способны выковать бронзовые струны для цитры, однако секретами изготовления певучих, чисто звучащих гонгов владеют только мастера из небольшого городка на юге Явы, и каждый такой гонг — поистине бесценное сокровище.
Музыка гамелана завораживает: легкий, прозрачный ритм ударных то перетекает в тягучее, печальное журчание, то срывается грохочущим аккордом. Поначалу я думал, что эта музыка покажется слишком дикой, слишком чужеземной для европейского слуха, но мои опасения не оправдались. Музыканты играли так ярко, так самозабвенно, а мелодии были так восхитительны в своей умиротворяющей отрешенности, что мы слушали словно зачарованные.
Полный гамелан состоит из 20–30 музыкантов, слаженности которых позавидует любой европейский оркестр. Мелодии, как правило, не записывают; их исполняют в основном по памяти и по слуху, свободно импровизируют, поэтому у каждого гамелана — огромный репертуар, и он может играть много часов, ни разу не повторяясь.