Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Никаких карт к рукописи Йуханны ал-Асада не прилагалось. Он мог бы включить их, если бы работал над книгой в Северной Африке, – не карту мира, подобную той, что приведена в «Мукаддиме» Ибн Халдуна, и не карту средиземноморских гаваней, отмелей и заливов, как те, которыми адмирал Пири Реис в 931/1525 году сопроводил свою «Книгу морей» для султана Сулеймана, но карты отдельных территорий, полезные для путешественников и правителей, которые показывали бы положение пунктов относительно друг друга, как на картах ал-Мукаддаси в «Лучших разделениях»[282]. В Италии же Йуханна ал-Асад, вероятно, задавался вопросом, для чего его читателям такие карты: европейские купцы держались поближе к своим городским поселениям на севере Африки; европейские пленники были закованы в цепи или иным образом ограничены в передвижении. Что касается европейских солдат, то зачем облегчать им передвижение по территории ислама?

Кроме того, ему было бы трудно заказать карты в Италии, выполненные в незнакомом ему европейском стиле. Даже опытный географ, немец Якоб Циглер, побывавший в Риме в начале 1520‐х годов, брал с собой в путешествия художника, чтобы рисовать карты. Йуханне ал-Асаду пришлось бы искать такого картографа, как венецианец Джакомо Гастальди, который сорок лет спустя нарисовал замечательную карту Африки, появившуюся в издании Рамузио «О плаваниях и путешествиях». Но как было Йуханне ал-Асаду отыскать такого человека и кто бы ему заплатил? При всех обширных познаниях Альберто Пио и Эгидио да Витербо карты не были в центре их интересов. Историк Паоло Джовио сам составлял карты и знал других, кто это делал, но он был занятым человеком и не покровительствовал нашему новообращенному христианину. Климент VII просил Джовио получить информацию о России, включая географические сведения, но, похоже, что папа не просил Джованни Леоне представить визуальные изображения Африки[283]. Так что Йуханна ал-Асад ограничился ее словесным описанием на иностранном языке.

Путешествия предстают в «Географии» не только как форма доказательства истинности сообщаемых сведений, но и как форма жизни ее автора. Начиная с IX века путешествия стали для мусульманских ученых путем открытий, причем не открытий чего-то чуждого и экзотического, а постижения характера и смысла самого ислама. Путешествие также являлось испытанием, трудности приветствовались как аскетический вызов: горы и пустыни были местами, где можно ожидать встречи с божественным. Наконец, ученые начали писать о своих путешествиях; полный их рассказ назывался рихла[284]. Высоко ценилась рихла андалузца Ибн Джубайра (ум. 614/1217), чье паломничество в Мекку вело его из Гранады в Египет, Сирию, Ирак, с возвращением через Латинское королевство Иерусалима и Нормандское королевство Сицилии. Даже описывая последние два с поразительными подробностями, он восклицал:

В глазах Аллаха не может быть оправдания мусульманину, пребывающему в какой-либо стране неверных, кроме как проезжая ее насквозь, когда путь ведет прямо в мусульманские земли… Сердце будет терзаться оскорблением того, чью память освятил Аллах [Пророка Мухаммада]… да еще отсутствием чистоты, соприкосновением со свиньями и всеми прочими запретными вещами[285].

Мы уже кое-что слышали о рихле Ибн Баттуты, который ездил из своего родного Танжера на восток до Китая и на юг до Могадишо. Он искал достойных мусульман везде, где мог, и, хотя не спешил покидать земли неверных, но писал об одной из них так:

Китай был прекрасен, но мне он не нравился. Напротив, мне было очень не по себе, когда я думал о том, как язычество властвует над этой страной. Всякий раз, когда я выходил из своего жилища, я видел многое, достойное порицания. Это так беспокоило меня, что большую часть времени я оставался дома и выходил только по необходимости. Во время моего пребывания в Китае всякий раз, когда я видел кого-нибудь из мусульман, мне всегда казалось, что я встретил собственных близких и кровных родственников[286].