Путешествия трикстера. Мусульманин XVI века между мирами

Давайте зададимся вопросом, что могло привлекать Йухан­ну ал-Асада в его жизни в Риме. Какие черты христианства могли бы понравиться ему или возбудить его любопытство, по крайней мере на какое-то время? Чем могли вознаградить его, хотя бы временно, встречи с людьми, те круги, которые он посещал, дружеские отношения — возможно, интимные отношения, — которые он завязал, достопримечательности, которые он увидел в Италии эпохи Возрождения? Что ему хотелось бы узнать о людях мира, лежащего за пределами территории ислама и Африки, а на самом деле и о себе самом?

Давайте послушаем ал-Хасана ибн Мухаммада ал-Ваззана ал-Фаси, которого в 1519 году экзаменовал его катехизатор Париде Грасси. Епископ докладывал, что «неверного» смущают «многообразие» и «путаница» в мусульманской вере с ее многочисленными сектами и особенно «множество несообразностей в ее законе». Когда он «понял некоторые разделы нашего христианского закона, то они так хорошо сочетались друг с другом, что он всецело пожелал овладеть им». У него все еще оставались сомнения по некоторым вопросам, продолжал Грасси, но «после наставлений наших богословов» он был наконец «спрошен о догматах веры и отвечал, что верит во все из них»[522].

Эти сомнения по поводу неоднородности и путаницы согласуются с написанными позднее комментариями Йуханны ал-Асада в «Географии» о разногласиях в исламе, особенно о «разрушительном» расколе шиитской «ереси». В 1519 году, сидя в заключении в замке Святого Ангела, этот маликитский факих вполне мог заинтересоваться и увлечься системой римско-католического канонического права. Как он должен был услышать от своих катехизаторов, свод канонического права состоял из нескольких основополагающих текстов, начиная с «Декрета» Грациана и следующих за ним, и работа комментаторов заключалась в том, чтобы привести их в соответствие или примирить друг с другом. Для ал-Ваззана это должно было представлять интересный контраст с четырьмя школами суннитского права, которые стремились, скорее, сохранять свои границы.

Кроме того, существовало еще и папство. Вместе с арабской рукописью о Святой Троице библиотекарь Ватикана принес заключенному печатное издание книги Хуана де Торквемады «О власти папы римского». Этот том, несомненно, представлял трудности для уровня латыни ал-Ваззана, и, возможно, кастелян замка Святого Ангела, Торнабуони, помогал ему в нем разбираться. Торквемада решительно заявлял о верховной власти папства над церковными соборами и любыми другими судебными органами ее оспаривающими[523]. Мы можем представить себе, как ал-Ваззан взвешивает преимущества централизованной римской структуры над слабыми и соперничающими друг с другом халифами суннитского ислама[524]. Притязания на власть в ал-Андалусе султанов династии Насридов испарились с христианским завоеванием Гранады. Символическая власть Аббасидского халифата в мамлюкском Египте закончилась с османским завоеванием Египта. Ал-Ваззан, наверно, видел, как последний халиф Аббасидов был вынужден покинуть Каир и отправиться в Стамбул в начале лета 923/1517 года[525].

Несколько лет спустя, в своей «Географии», Йуханна ал-Асад попросту написал с тоской, что халифы «потеряли силу»[526]. К 1526 году он уже рисовал универсальный идеал ислама и изображал идеализированную картину уважительных дебатов между суннитскими школами права в Каире. Одновременно он мог видеть и то, как Мартин Лютер переворачивает вверх ногами Германию и Римскую церковь. В 1519 году в замке Святого Ангела этот «беспорядок» в церкви еще не был для него очевиден. Вместо этого он как законовед мог оценивать принцип согласованного свода религиозных законов и централизованной религиозной организации.

Был ли он искренним, когда сказал Грасси, что верит в догматы христианской веры? Все сочинения Йуханны ал-Асада наводят на мысль, что он, должно быть, лукавил, говоря, что принимает учение о Троице и о Воплощении. Но Грасси, возможно, предложил что-то еще, чтобы разжечь аппетит своего обращаемого: церковные церемонии, в которых он, Грасси, был экспертом. В «Географии Африки» Йуханна ал-Асад в мельчайших подробностях вспоминает церемонии из своего прошлого: те, которыми отмечался конец заучивания Корана школьником; те, что были связаны с обрезанием, браком и смертью; те, на которых он присутствовал при разных дворах как дипломат. Мириады свечей в большой мечети ал-Каравийин ярко горели в его памяти: только в центральной части мечети было сто пятьдесят бронзовых канделябров, и в каждом достаточно масла для пятисот светильников[527]. Может быть, и католическая церемония подарила Йуханне ал-Асаду пугающие его, но захватывающие впечатления?

Приведем для сравнения рассказ географа ал-Мукаддаси, утверждавшего, что в своих путешествиях он сделал все возможное, чтобы ознакомиться с идеями, обычаями, языками, историей и «характерами» народов, «чтобы классифицировать их». Когда он добрался до Суз в западном Иране, к северу от Персидского залива, он приобрел местную одежду и пошел в мечеть: