Въ воротахъ, ведущихъ съ улицы на церковный дворъ, находится маленькій базаръ Вилеемистовъ, которые соперничаютъ въ торговл съ католическими монахами. Громко запрашиваютъ они васъ въ свои лавчонки, предлагая купить у нихъ разныя бездлушка: четки, выточенныя изъ душистаго дерева, рзной перламутръ, грубыя каменныя солонки и разныя фигуры. Съ тихъ поръ, какъ завелись въ этомъ городъ гостинницы, мелочные торговцы стали посылать въ нихъ разнощиковъ, которые толпятся каждый день на террас, передъ дверью пріхавшаго сюда путешественника, и докучливо упрашиваютъ его купить что нибудь. Есть также здсь люди, ведущіе особаго рода промышленность: они татуируютъ пилигримовъ пятью крестами, гербомъ Іерусалима. Подъ этимъ изображеніемъ накалывается еврейскими буквами имя города и годъ, въ который пилигримъ постилъ іерусалимскую святыню. Нкоторые изъ нашихъ спутниковъ отважились подвергнуться этой странной операціи, желая унесть съ собою въ могилу неизгладимый знакъ своего путешествія. Въ Бейрут наняли они въ услуженіе человка, который въ молодости былъ лакеемъ на одномъ изъ англійскихъ кораблей Средиземнаго моря. Онъ также былъ татуированъ пятью крестами; сверху ихъ были наколоты два соединенныя сердца, съ патетическимъ девизомъ: «Бетси, душка моя.» Съ этой душкою разстался онъ въ Мальт пять лтъ назадъ тому, и она была уже забыта. Одно только имя ея съ обманчивою эмблемой постоянства осталось на кож этого измнника, на которой явилось теперь другое изображеніе такой же нелицемрной преданности. Молодчикъ этотъ зналъ прежде немного по-англійски, но теперь забылъ нашъ языкъ также, какъ и свою Бетси. Четки и татуированіе издавна принадлежали, кажется, къ существеннымъ обрядамъ христіанскаго пилигримства. За нсколько сотъ лтъ поклонники Гробу Господню удалялись отсюда съ этимъ же простымъ напоминаніемъ святаго города. На рукахъ сколькихъ принцевъ, рыцарей и крестоносцевъ былъ отпечатанъ точно такой же символъ.
Миновавши базаръ, вы входите на церковный дворъ, раскинутый передъ фасадомъ древнихъ башенъ церкви Гроба Господня, украшенныхъ арками и готическими орнаментами, рисунокъ которыхъ хотя и грубоватъ, однакоже богатъ и живописенъ. Здсь, на солнц, стоитъ толпа богомольцевъ, ожидая, когда заблагоразсудится турецкой стражъ отворить церковныя двери. На этомъ дворъ непремнно наткнетесь вы на сборище дряхлыхъ бабъ, оборванныхъ мальчишекъ и старыхъ, длиннобородыхъ хрычей, это нищіе. Громко кричатъ они, выпрашивая подаянія, протягиваютъ къ вамъ деревянныя чашки, колотятъ по камнямъ палками, вопятъ, воютъ и тянутъ васъ къ себ за полы; поодаль сидятъ черные, какъ уголь, Копты, въ темно-синихъ чалмахъ и рубашкахъ, перебирая четки. Сюда же пришла и партія Арабовъ, исповдующихъ христіанскую вру. Полуобнаженные мужчины, судя по ихъ наружности, не то нищіе, не то разбойники; кажется, они столько же способны просить милостыню, сколько и грабить — смотря по обстоятельствамъ. Женщины, отбросивъ покрывала, смотрли на иностранцевъ изъ-подъ татуированныхъ бровей. Что же касается до иностранцевъ, то мн нечего описывать ихъ. Фигуру Англичанина, съ засунутыми въ карманы руками, вы увидите на кратер Везувія и въ краал Готентота, у основанія пирамиды и въ парижскомъ кафе-ресторан, или въ хижин Эскимоса; по всюду эта фигура одинаково холодна и надменна. Когда церковныя двери были отворены, Англичане протолкались впередъ, презрительно бросили турецкому привратнику нсколько піастровъ и хладнокровно осматривали внутренность храма, въ которомъ пилигримы всхъ другихъ націй обливались слезами или стояли въ какомъ-то восторг и удивленіи. Никогда прежде не видали мы этой церкви, и однакоже глядли на нее также холодно, какъ турецкій сторожъ, который сидитъ въ дверяхъ ея.
Въ самомъ дл, я думаю, что намъ нельзя понять источника и свойствъ римско-католической набожности. Однажды пошелъ я въ Рим въ церковь, по просьб моего друга, католика, который, описывая мн изящную внутренность этого храма, уврялъ, что она похожа на небо. Я нашелъ, что стны тамъ обвшаны полосами краснаго и благо дешеваго каленкора, алтарь убранъ искусственными цвтами, множествомъ восковыхъ свчей и золоченой бумагою. Мсто это показалось мн похожимъ на бдный театръ; а другъ мой стоялъ подлъ меня на колнахъ, увлеченный порывомъ восторга и благоговнія.