Путевые записки эстет-энтомолога

– Плевать я хотел и на деньги, и на побрякушки деда! – взорвался Мальконенн. – Я – крелофонист, и только в этом качестве отвечаю на приглашения!

Именно на такую реакцию я и рассчитывал. Не давала слава деда покоя внуку, потому он ни в грош не ставил антикварную коллекцию, доставшуюся в наследство. Что и требовалось доказать, иначе об успехе моей акции не могло идти речи.

– На гонорар за показ скульптуры Нэфр’ди-эт вы могли бы официальным путём приобрести не двух, а десяток поющих занзур, или несколько контрабандных яиц на чёрном рынке экзотических животных, – спокойно заметил я.

Щека Мальконенна нервно дёрнулась.

– Мне не нужны взрослые занзуры – ни одной оригинальной композиции от них не дождёшься. Стоит только занзуре в неволе услышать какую-либо мелодию, как она забывает свой дар и всю оставшуюся жизнь занимается аранжировкой услышанного. Мне необходимы яйца занзуры, из которых я в изолированном отсеке с природными условиями Раймонды выращу диких особей. Их пение будет моим вдохновением и позволит создать такие крелокомпозиции, которых ещё никто не слышал. Но об этом никто – подчёркиваю, НИКТО! – знать не должен! Это должны быть МОИ композиции! Поэтому мне не подходят контрабандные яйца с чёрного рынка – Лига защиты животных внимательно отслеживает всех охотников-контрабандистов, и рано или поздно покупатель экзотических животных становится известен.

Я покивал головой, соглашаясь. Какое к чёрту вдохновение? Красть собирался Мальконенн чужие мелодии, но, как любой жулик, мнящий себя неординарной артистической личностью, вуалировал свои намерения напыщенными фразами. Уже не раз слышал сентенции Тотта Мальконенна по этому поводу. Не верил я, что завораживающее пение дикой занзуры – по слухам, сродни пению мифических сирен, – подвигнет Тотта Мальконенна на создание эпохальных композиций, однако гипертрофированным амбициям посредственного крелофониста не было границ. Как говорится, утопающий хватается за соломинку. Меня его проблемы не касались, мне нужны были деньги для сафари на Сивилле, и только из-за этого наши интересы пересекались. Что общего у благородного махаона с бабочкой-капустницей, кроме принадлежности к насекомым? Если случайно и встретятся в воздухе, то тут же и разлетятся.

– И всё-таки на предложение выставить скульптуру на Раймонде вам придётся согласиться, – сказал я.

– Ни-ког-да! – отрезал Мальконенн.

– В таком случае из нашей затеи ничего не получится, – с нажимом сказал я. Чванливое упрямство Мальконенна начинало раздражать.

Мальконенн никак не отреагировал. Сидел, спесиво поджав губы, и своё мнение менять не собирался. Личный имидж был для него превыше всего.

– Никто вам не предлагает сопровождать скульптуру на Раймонду, – смягчил я тон. – Туда поеду я в качестве вашего доверенного лица. По вполне правдоподобной «легенде», которая не уронит ваше достоинство – таким образом вы как бы субсидируете мою экспедицию на Сивиллу. Кстати, если вам так уж безразлична сумма за показ экспоната, можете приплюсовать её к моему гонорару.

Некоторое время Тотт Мальконенн сидел неподвижно, обдумывая сложившуюся ситуацию. На его излишне эмоциональном лице играла противоречивая гамма чувств, по которой легко читался ход мыслей. Взвесив все «за» и «против» и найдя такой поворот вполне приемлемым, он пришёл к заранее предсказанному мною решению. Всё-таки я неплохой аналитик человеческих душ.

– Хорошо, – всё ещё натянутым голосом произнёс он. – Пусть будет по-вашему. Что от меня требуется?

– Для начала показать мне бюст Нэфр’ди-эт.

– Сезам, доставить сюда экспонат номер тридцать два! – приказал Мальконенн. В общении с системой жизнеобеспечения хозяин виллы был не оригинален – половина моих знакомых именно так обращались к своим киберам.

Я усмехнулся и покачал головой.

– Придётся вам самому принести. Система жизнеобеспечения не слышит.

– Почему? – изумился Мальконенн и только тогда заметил стоящие на полу контракустические буйки. – А это ещё зачем?

– Не вы один хотите полного конфидента, – с лёгкой, почти неощутимой иронией в голосе сказал я. Настолько лёгкой, что надеялся, она понятна только мне.

Однако сверхчувствительный Тотт Мальконенн уловил практически незаметный иронический оттенок. Насупился, недовольно глянул исподлобья, порывисто встал и вышел из зала.

Через пару минут он вернулся, неся в руках подставку со скульптурой, накрытой прозрачным цилиндрическим колпаком. Молча поставил её на стол и снова уселся в кресло напротив.

Ваятель, сотворивший шедевр, несомненно был выдающимся скульптором, хотя история не донесла до нас его имени. Ему удалось сотворить то, что редко у кого выходит из-под резца, – придать точёным чертам лица египетской царицы одухотворённость. И это впечатление было настолько сильным, что вызывало светлое чувство, будто красавица живёт в одно время с нами, и, мало того, я с ней неоднократно встречался.

– Вы позволите? – спросил я, указывая на скульптуру.

Мальконенн натянуто кивнул.