Путевые записки эстет-энтомолога

Покинув пункт связи и поднимаясь по пандусу к обзорным площадкам космопорта, я неожиданно вспомнил, какой именно вопрос задал секретарю, и чертыхнулся. Все мы умны на лестнице или, говоря языком моих славянских предков, крепки задним умом. Последние полгода в информационных сетях человечества активно муссировались выводы любопытного социологического исследования туббоцильского Центра межэтнических отношений. Ажиотаж вокруг социологического исследования и неугасающий интерес к его выводам объяснялся тем, что результаты напрямую противоречили теории вероятности в самом элементарном её проявлении. Известно, что при достаточно большом количестве случайных чисел, выпавших, скажем, при игре в рулетку, отношение чётных чисел к нечётным будет стремиться к единице. То есть количество выпавших чётных чисел будет равно количеству нечетных. Пятьдесят на пятьдесят или «фифти-фифти». Ещё проще пример – игра «в орлянку». Не знаю, что подвинуло туббоцильцев не поверить «орлянке», но они исследовали около полумиллиарда вопросов, заданных по информационной сети, разделив их на две группы, условно классифицированные как «чёт» и «нечет». Группу так называемых «оптимистических» вопросов, построенных по принципу « Есть ли что-нибудь новенькое?», и группу «пессимистических» – « Нет ли чего-нибудь новенького?» Что касается «пессимистов» и «оптимистов», задававших вопросы, то здесь теория вероятности подтвердилась полностью – и тех, и других было «фифти-фифти». Но вот ответы… Восемьдесят процентов ответов на «оптимистические» вопросы были положительными, восемьдесят процентов ответов «пессимистам» – отрицательными…

Походя наблюдая за развернувшейся широкомасштабной полемикой вокруг туббоцильского социологического исследования, я посмеивался над разгоревшимся ажиотажем. В который раз глупцы от средств массовой информации пытались примерить к человечеству инопланетное платье, не замечая, что на талии оно трещит по швам, а на груди топорщится избыточными складками. Туббоцильцы были хоть и слабенькими (на подкорково-интуитивном уровне), но миелосенсориками. Поэтому предчувствие варианта ответа накладывало на формулировку вопроса свой отпечаток, а социологическое исследование, насколько понимаю, туббоцильцы проводили в своём секторе компактного проживания.

Однако посмеивался я у себя дома, сейчас же, когда вспомнил, что задал киберсекретарю вопрос: « Нет ли новой информации о Сивилле?» – испытал чувство досады. А вдруг я не прав? Велика суггестия информационных сводок…

Впервые я направлялся в экспедицию столь неподготовленным. Почти на авось. Нет, что касается экипировки, то, пожалуй, даже переусердствовал. Столько оборудования и аппаратуры никогда с собой не брал – сведения о Сивилле оказались слишком скудными, и пришлось включить в экипировку массу вещей на случай непредвиденных обстоятельств. По правде, затея была полной авантюрой, сплошь состоящей из «непредвиденных обстоятельств», чего я себе никогда не позволял даже в молодости, а после шестой экспедиции, на Ауквану, – ни в малейшей степени. После той злосчастной охоты (воспоминания о которой были столь основательно заблокированы в сознании, что даже в мыслях не допускалось путём обмена заполучить в свою коллекцию так и не добытый мной экземпляр Pediptera Auqwana , довольно часто встречающийся в обменных каталогах коллекционеров) я неукоснительно придерживался золотого правила щепетильно-доскональной подготовки экспедиций. Но вот, поди же ты, сподобился… Не знаю, что здесь сказалось: то ли расслабился в преддверии приближающейся старости (хотя ни внешне, ни внутренне этого пока не ощущал), то ли проявились славянские корни (кажется, у моих пращуров по отцовской линии был такой божок – Авось, и они его оченно уважали), то ли на моё сознание магическим образом воздействовал незаконченный рисунок прекрасного сивиллянского Papilionidae , исполненный на клочке бумаги меступянином в баре космопорта «Весты».

Позже я скрупулёзно проработал все имеющиеся сведения о необычной технике живописи, передающей движение плоскостного изображения. Оказалось, что данной техникой владеют только меступянские художники, да и то немногие. К тому же на представленных мне по информсети лучших образцах меступянской плоскостной живописи движение выглядело синхронизировано-автоматическим, вздрагивание же крыльев сивиллянского Moirai reqia , нарисованного светокарандашом на клочке бумаги, представлялось неритмичным, живым, что, по мнению меступянских искусствоведов, отобразить невозможно.