Вой… другие звуки Рхат Лун не мог определить. Рык гарда, стрекот волда, брачная песнь самца гзали.
Все вместе.
И еще тьма иных.
Хозяин Брайен уверенно двигался между рождающими шум… машинами… незнакомое слово плохо ложилось на язык, обходил невольно оказавшихся на пути рабов, и… не боялся.
Чего нельзя сказать о Рхате. Каждый звук, удар, крик, грохот приводили его в трусливое дрожание.
Великая Мать, чудны деяния твои!
Он не в первый раз был с Хозяином на фабрике, но каждый раз проклятое место вводило Рхата в трепет, во всем схожий, но весьма далекий от священного.
Трепет страха.
Наперерез Хозяину Брайену двигалось существо, сплошь заросшее бурым свалявшимся мехом. Четыре могучие лапы прижимали к широкой груди несколько ящиков. Судя по вздувшимся, хорошо заметным даже под мехом, мышцам, не из легких.
Увидев человека, существо замерло. Хозяин Брайен, остановившись, сделал жест, пропуская раба.
Удивление, отчетливо читаемое даже на этом, чуждом лице, на миг проступило сквозь маску страха.
Хозяин Брайен добрый.
Он любит рабов.
Кого здесь только не было. Огромные, похожие на клыкастых гардов, вставших на задние лапы, Хедонцы, смешно двигающиеся на тонких паучьих ножках Сураамы, потливые и вонючие Диасы, большеглазые, словно дети, Статы, гибкие Шамамы, и еще тьма других существ один вид которых повергал Рхата в ужас, а имена заставляли язык извиваться, почище ядовитой гуаны, насаженной на горячий вертел.
Фабрика.
Если есть ад, где-нибудь — на земле, небесах, под землей, он выглядит так, только так.
«Великая Мать, спасибо, спасибо, благодарю! Оказала милость…»
Каждый раз, попадая на фабрику, Рхат Лун не забывал вознести благодарственную молитву.
«Уберегла, не допустила, обратила всевидящие очи на недостойного сына своего…» В сравнении с адом фабрики, служба у Хозяина казалась райскими лесами, даже Хозяйка Рената теряла часть стервозности, превращаясь в немного ворчливую женщину. В эти минуты Рхат задумывался — чем заслужил расположение Всевидящей?
***
Из сборника «Устное народное творчество»
Тесное помещение было заполнено приборами и людьми.
Приборы, против обыкновения, ничего не показывали. Не светились шкалы, не подмигивали датчики, многочисленные табло зияли космической чернотой.
Люди, против обыкновения, вели бурную деятельность. Откручивали панели, замеряли, измеряли, экспериментировали с тумблерами и переключателями, оживляли экраны, чтобы через мгновение погрузить их в привычную черноту.
Непривычно бурная деятельность.
Непривычная для техников, большую часть жизни проводящих в уютных креслах рубки.
Согнув худое тело, в помещение вошел Этьен Донадье — старшина техников. Появление начальства сопровождалось равнодушными, приветливыми, недовольными, но в любом случае далекими от подобострастия взглядами.
Кастор Шейко — один из заместителей Донадье — лысеющий коротышка в вечно не сходящейся на выпирающем пузце куртке, нарисовался перед шефом.
— Ну как? — Донадье смотрел поверх головы зама, на работающих.
— Как и говорил — приборы похожи на наши, некоторые просто идентичны, словно рубка Ковчега в миниатюре. Хотя и достает малопонятного, — Шейко кашлянул, — пока малопонятного.
Донадье кивнул.
— Назначение?
Шейко пожал плечами, натянутая на животе куртка задралась, обнажив серую ткань исподнего.
— Первоначальное предположение — данный э-э-э, агрегат предназначен для покидания Ковчега, пока подтверждается. Хотя, не совсем понятно, зачем…
Старшина снова кивнул, на этот раз, отпуская докладчика.
Переминаясь с ноги на ногу и показно кряхтя, Шейко остался на месте.
— Вас что-то беспокоит? — водянистые глаза начальства оторвались от галереи приборов и впервые взглянули на собеседника.
— Э-э-э, что Великий Пастырь? На наше открытие?..
Глаза вернулись к приборам.
— Продолжайте исследования.
От приборов глаза переместились к отверстию иллюминатора — небольшому окошку, чудом втиснутому в усеянную агрегатами стену.
Желтая звезда, размером с горошину, лимонным мазком выделялась на точечной панораме.
***
С уважением Вознесена Стахова — цех обслуги.
— Учитель, я хочу служить тебе!
Неофит был молод, очень молод. Рыжая борода пробивалась на румяных щеках редкой порослью. Голубые глаза под пшеничными бровями смотрели осмысленно, разве с небольшой примесью восхищения.