Пути Господни (СИ)

Она пряталась в кустах, у обочины, могла сидеть день, два, не двигаясь. Стоило появиться жертве, шеша выпрыгивала — стремительная, гибкая — чтобы впиться в несчастную зубами. Укус шеши обездвиживал жертву. Потом она ее съедала. Еще живую.

— Только что доложили, — было в появлении Хозяина Внутренней Службы и хорошее — следы не множились, — некая Гольдеман из аграриев, родила ребенка.

Внешне Хозяин Каплан совсем не походил на шешу. Маленький, с бегающими глазками. Он скорее походил на колика. Вечно испуганного, вечно настороже колика.

— Разрешение есть?

Хозяин Гопко говорил так, что даже Хорунди сделалось страшно, хоть и обращался Хозяин совсем не к Хорунди.

— Нет, естественно, иначе я бы не докладывал.

— Вы знаете, что делать.

Или Хорунди показалось, или Хозяин Каплан потер маленькие ручки.

***

Жило еще на Земле два крестьянина. И бил на меже их полей родник, с которого они брали воду.

А в дальнем конце полей текла река.

Второй крестьянин день и ночь трудился, прорывая каналы от реки к своим угодьям. А первый насмехался над ним.

«Зачем надрываешь себя, — говорил он, — ведь есть родник, воды хватит всем».

Однажды утром пришел первый в поле и увидел, что родник высох.

Вскоре у него погиб весь урожай.

Учитель говорит: МИР НЕ СТОИТ НА МЕСТЕ.

Заветы. Глава 5, стих 1

— Вот, — Руслан Шабровски стоял посреди обширного помещения. Ультрамодным барельефом стены усеивали всевозможные экраны, шкалы, переключатели и датчики. — Сердце Ковчега — центр технического управления, говоря проще, хоть и не совсем верно — рубка.

Руслана, как инженера, как создателя распирало от гордости. Эммануил понимал его, понимал, но не разделял чувств. Вид механизмов, пусть и сверхсовременных, навевал на него скуку. Сколько себя помнил, его занимали люди, их мысли, мотивы, чувства, устремления.

— Подойди сюда, — Шабровски поманил его к одному из подмигивающих блоков в дальнем конце комнаты. — Ну подойди, подойди, он не кусается.

Эммануил послушно двинулся к Руслану.

— Гляди, — палец инженера указывал на тройку расположенных вряд лампочек. Первая из них весело подмигивала зеленым глазом. — Знаешь, что это?

Эммануил промолчал, так как вопрос относился к разряду риторических.

— Система жизнеобеспечения! — словно величайшую тайну, поведал инженер. — Ковчег рассчитан на пятнадцать тысяч пассажиров.

Эммануил поморщился — он предпочитал наименование — обитателей.

— С Земли на нем вылет пять тысяч человек. То есть, запас есть и запас достаточный. Как говорится — плодитесь и размножайтесь. Но с оглядкой. При достижении первой критической величины, человек за пятьсот до пятнадцати тысяч — назвать точную цифру не могу — дети, старики — различие обменных процессов — загорится оранжевый сигнализатор. — Палец переместился к соседней лампочке. Это сигнал — будьте на чеку. Но это еще не самое страшное. Вот когда засветится красный…

— Что будет?

— Я ж говорю — система рассчитана на пятнадцать тысяч человек, понятно — плюс-минус. По достижении критической массы… она начнет отказывать. Трудно сказать, что выйдет из строя в первую очередь: подача и регенирирование кислорода, перерабатывающие станции, батареи… одним словом, следите.

— Зачем ты мне это рассказываешь? Техникам говори.

— Им тоже, а как же. Однако я хочу, чтобы и ты знал.

***

И поднялся Лейб — муж известный умом и рассудительностью своею. И сказал: «Доколе будем препираться и спорить? Доколе будем бродить, как овцы по лугу, лишенные пастыря? Доколе Мать Церковь останется без главы, как сирота без родителей! Хватит, братья! Мы сделаем то, зачем пришли! И пусть Учитель наставит верных сынов своих!»

Летопись Исхода

Глава 2. часть 7

Сердик Лейб был обычным текстильщиком. Нити белых, как материнское молоко, чистых, как мысли младенца, длинных, как время ожидания бинтов составляли смысл жизни уважаемого Сердика. Ибо, как нетрудно догадаться, Лейб работал в цеху производящем бинты.

Был обычным текстильщиком. Был не потому что, упаси Учитель, Сердика не стало, он не ушел в лучший мир через люк утилизатора, в компании не подлежащих переработке отходов. С этого дня Сердик стал необычным… текстильщиком.

Нет, он так же продолжал трудиться на благородной ниве наматывания бинтов на бобины. И лечебная ткань отнюдь не стала белее, или гуще…