По первому наклонению она становится судительницей всех вокруг. Ей до всего есть дело. Она не может спокойно пройти мимо ближнего, непременно что-нибудь подметит. От нее достается родителям, детям и супругам. Сотрудники по работе, сослужители по Церкви не знают как ей угодить. Не оставит она без замечания, а то и выговора, и прихожан.
При этом «в осуждении других суд обыкновенно бывает скор, мгновенен, тогда как над самим собою он медлен, отсрочивается, а следовало бы делать наоборот. Суд о других бывает неумолимо строг, тогда как суд о себе всегда прикрывается снисходительностью». Как безпощадно подчиненный судит о делах начальствующих, мирянин о священниках, светский или новоначальный о духовном.
Второе наклонение — самооправдание — есть общий грех почти каждого, особенно умножившийся в наше время. Человек может искренне каяться на исповеди, но не пройдет и часа, как в отношениях с ближними он будет ловко выгораживать себя. С быстротой ЭВМ он найдет причины, подвигнувшие его поступить так или иначе. Единственную причину — собственную вину — он будет обходить всеми способами.
В третьем наклонении — упорной несознательности — человек будет избегать малейшей необходимости заглянуть в себя, увидеть свою вину, признаться в своей ошибке. Будут использоваться самые разные уловки, лишь бы не меняться в привычных поступках, не трогать сложившегося характера, не безпокоить внутреннюю уравновешенность. Это наклонение совести особенно выражено у людей с сильно развитым эгоизмом. Будучи мздовоздаятелем, поврежденная совесть за совершенные проступки либо не наказывает никак, либо изводит человека в самоедстве.
В первом случае «сознание своей виновности большею частью остается в мысли, не тревожа сердца, и человек часто говорит: „Виноват, ну что ж такого?“ — и остается холодным зрителем своих грехов, нередко немалых. Недавнее преступление безпокоит еще сильно, а по времени оно превращается в простое напоминание; место преступления также встревоживает сильно, а вдали от него мы покойны».
Во втором случае нападает на совесть неудержимый страх. Человек боится смерти, боится мытарств и частного суда, ужасается уготованной, как будто ему, геенне огненной. Памятование о смерти, мытарствах и частном суде является необходимым настроением сердца. Но, будучи правильным по устроению, оно не подавляет человека, не угнетает его, но, напротив, подвигает ревность к богоугодной жизни.
Иногда страх согрешить не дает человеку что-либо делать. Он во всем начинает быть осторожным, назойливо предупредительным, до щепетильности мелочным. До болезненности и крайнего упрямства человек остается с ним, не желая преодолевать его, хотя при этом будет просить о помощи, искать наставления, как ему быть.
В третьем случае за малейшую провинность человек будет «есть» себя, не находя оправдания ни в примирении с ближним, ни в беседе с духовником, ни в таинстве покаяния или Причастия. Происходит это с людьми, склонными к сильной акцентуации на себе. Это крайняя озабоченность собою, глубокое самоугодие, которое пленяет совесть, извращает ее, паразитирует на ней.
«Итак, — заключает святитель, — совесть в греховном состоянии, по законодательству, по суду и воздаянию, то сама собою неверна, то намеренно искажается ради страстей. От этого одни свободно предаются всему разливу страстей и греховной жизни, ибо, когда совесть улажена со страстями, кто вразумит? Другие живут в холодной Безпечности ни худо, ни добро. У тех и у других деятельность извращена и она пробудет такою до пробуждения совести. Иные при этом возвращаются к жизни истинной, другие, напротив, с пробуждением совести предаются отчаянию и допивают горькую чашу беззаконий, чтоб потом испивать до дна и чашу гнева Божия»[24]
.Далеко не такой пребывает совесть у человека, восстанавливающегося в благодатном общении с Богом — в таинстве Причастия, в воздержании и молитве. Благодать таинства, как помазание, учит всякого, как должно поступать (l Ин. 2, 27). Надо иметь только к ней обращение в молитве и воздержании. Всяким, кто искренне прибегает, она руководит на всех путях жизни, тайно или явно. Тогда появляется в человеке «жажда Слова Божия, от которого обратившийся грешник не отстает, а ищет или слышать, или читать его, впивает его, питается ими все черпаемое из него превращает во глубине сердца в правила и начала и тем освящает свою совесть»[25]
. К этому человек прибавляет восстановление и устроение своей церковной жизни. Он начинает исследовать волю Божию, входить в ее содержание, в ее глубину, чтобы жить по ней.