В чем же покаяние верующего человека отличается от сознания своей вины человека неверующего? Ведь и неверующий испытывает муки совести и может сознавать свои поступки, различать в них правду и неправду, различать в них добро и зло. В том и отличие, что все отношения с миром у неверующего человека не выходят за пределы земной жизни. Отсюда муки совести и чувство вины он переживает одни — в отношениях с людьми, другие — в отношениях с государством, третьи — в отношениях с собственными чувствованиями — чувством долга, правды, милости. У верующего человека все эти муки совести и муки вины переживаются еще и перед Богом. И в зависимости от степени веры они переживаются в разную силу перед Богом. Тогда чувство вины переживается как грех, а само переживание, рождаемое в этом случае верою, и есть покаяние. Отсюда и раскаяние как сожаление о сделанном у человека неверующего совершается в самом себе, а у верующего поставляется его верою в отношение уже с Богом, т. е. делается частью его покаяния. Занимая центральное место в его покаянии, раскаяние получает совсем иной характер, чему человека неверующего, но искреннего и совестливого. Действием веры оно совершается в нем как восстановление в жизнь, возрождение его богодарованного духа, слышащего свое происхождение от Бога и ищущего после случившейся утраты возможность вновь обрести его. При таком характере раскаяния, которое по вере совершается, человек в самом чувстве покаяния ищет очиститься от греха, так как грех делает его нечистым, непотребным перед Богом. Чувство чистоты и совершенства, пробуждаемое верою, влечет его к освобождению от скверны греховной. Он не переносит ее, раскаянием слышит вину за собой, верою и страхом неминуемого суда Божия забывает о себе и ищет примирения с Богом, восстанавливая отношения с Ним. И все это — не внешним понуждением, не действием сознания, но сердечным сокрушением и живою верою в милостивого праведного Мздовоздаятеля. В таинстве человек ищет утерянного Бога. Отсюда и вывод о том, над чем человеку нужно трудиться, чтобы иметь покаяние, не потерять его. Первое — это чувство и потребность чистоты сердца, а вместе с нею вкус и желание добродетелей, второе — вера, т. е. в ней совершающаяся жажда, желание Бога.
Первое изгоняется в нас нашею гордостью. Часто у людей верующих происходит тонкая подмена вкуса чистоты и добродетелей притязанием на них. Совершает это в нас гордость наша. Многоначитанность, многознание могут сильно возвышать человека над людьми и над собой. В жизни он будет опираться на свои уже имеющиеся дарования, например воздержанность, работоспособность, бережливость, терпение, постоянство, мирный нрав, особо ценить их в себе и культивировать их, довольствоваться через них собою и любить в них самого себя. Принимая их за существенные добродетели, он не будет знать, что они, по словам святителя Феофана Затворника, являются добродетелями средственными. Обманываясь в их значении, человек по ним будет судить о чистоте своего сердца, не подозревая, что чувство чистоты непременно связано с покаянием. У людей в земной жизни чувство чистоты всегда имеет покаянный характер, так как там, где начинается действительное чувство, оно само собою у людей грешных рождает естественное чувство покаяния. И чем более возгревается в сердце чувство и потребность чистоты, тем глубже и непрерываемо становится чувство покаяния, так что перерастает в итоге в постоянное чувство окаянства и плача, скорбь перед Богом. Поэтому признаком чувства чистоты сердца являются не средственные добродетели, а существенные. К ним относятся страх Божий, чувство окаянства, сокрушение духа. Это и нужно в себе удерживать, ценить и культивировать. Это настроение сердца, которым изгоняется гордость. Этим настроением изгоняется внешнее Богопочтение, т. е. любовь к чопорности, блеску искусственности, удаляется ложное внутреннее Богопочтение, т. е. напряженность, высота, отвлеченность, в молитве — многоглаголивость свысока, в благочестии — причудливость на свой лад, желание быть не как другие.
Чистота сердца и покаяние пребывают одно в другом и взаимно друг друга питают и одно без другого здесь на земле не бывают.