Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

С другой стороны, мнение общественности, выражаемое в прессе и Государственной думе, играло в принятии решений в лучшем случае второстепенную роль. На протяжении всего довоенного времени и в первые военные месяцы Сазонов отмахивался от любой критики в свой адрес. Он считал, что лучше критиков знает желания русского народа и направление, в котором надлежит двигаться русской дипломатии. Его позиция по проливам оставалась неизменной вплоть до вступления Турции в войну, вопреки всем усилиям, направленным на достижение обратного. Лишь когда война уже была в разгаре, а Турция являлась официальным противником, Сазонов начал прислушиваться к мнению Думы. Вследствие войны он сделался горячим сторонником создания Кабинета министров, ответственного перед Думой. По мере все большего увлечения этой идеей он вполне мог сообщать своей политике курс, близкий к требованиям парламентариев, пользующихся наибольшим авторитетом в вопросах внешней политики, вроде Милюкова. То есть негласно министр мог действовать так, словно уже был подотчетен Государственной думе, пусть формально и продолжая отчитываться перед царем. Безусловно, новоявленное внимание к мнению Думы по проливам еще более подкрепляло его категорический отказ от сепаратного мира с Турцией, поскольку тогда пришлось бы пожертвовать обещаниями, полученными Россией от Великобритании и Франции.

В настоящем исследовании проблема проливов используется в качестве репрезентативного примера политической переориентации российского МИДа после того, как Столыпину удалось распространить свою власть даже на целый Певческий мост. И перемены происходили куда скорее, чем полагает Дэвид Макдональд [McDonald 1992b, chaps. 8, 9]. После Столыпина ни один глава правительства уже не обладал столь всеобъемлющими полномочиями или же подобной поддержкой Николая, чтобы принудить Сазонова к обсуждению его политических решений. Не считая февральского особого совещания в 1914 году, посвященного кризису Лимана фон Сандерса, роль Коковцова в определении межведомственных приоритетов неизменно уменьшалась, за исключением влияния, которым он обладал в силу контроля за государственными финансовыми инструментами. Это, впрочем, не означает, что с приходом Сазонова председатель Совета министров полностью перестал влиять на внешнюю политику: пост министра финансов позволил Коковцову с успехом отложить военно-морские учения для отработки десантных маневров на Черноморском побережье, чем весьма осложнил будущее проведение подобных операций.

Но консерватизм Коковцова в области финансов был примечателен и с другой стороны. Министр оказался совершенно невосприимчив к заблуждению, жертвой которого становились многие государства, имевшие выход к морю: что господство на море приносит господство и над всей сушей. Ретроспективно можно утверждать, что подобное уравнение было далеко не столь верным, как считали политики довоенной эпохи. Именно так полагали и морские власти России, и Николай, и Извольский, а с ними и Сазонов. Его, конечно, более занимали практические аспекты обеспечения безопасности на Черном море, однако известная риторика Певческого моста давала понять, что и министр был согласен: мощный флот означает усиление дипломатического влияния. Такое сотрудничество между Морским и Дипломатическим ведомствами, поддержанное Николаем II и в итоге Государственной думой, на деле означало миллионные траты на строительство военных кораблей, которые не особо способствовали достижению реальных целей России в войне и мало повлияли на результат ее участия. Было бы преувеличением списывать на финансирование постройки кораблей ту нехватку средств, с которой столкнулась армия, однако гораздо большую пользу России эти деньги принесли бы, будь они вложены в развитие инфраструктуры и в целом повышение уровня жизни населения.