Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века

Данный разбор ничуть не подтверждает готовность Сазонова оставить Константинополь и проливы на произвол судьбы. Поставленная им задача заключалась как раз в том, чтобы предпринять шаг «радикальный», но именно в определенных им же рамках. Вариант с международными гарантиями исключался сразу, поскольку таковые могли помешать тем или иным будущим действиям России; также исключалось и какое-либо сотрудничество с Австрией, поскольку тогда обе державы стремились бы к обеспечению собственных интересов за счет балканских государств. После поступившего по этому поводу предложения из Вены Россия призвала Великие державы объявить о незаинтересованности в каких-либо территориальных приращениях в результате нынешнего конфликта, однако Австро-Венгрия отказалась. Опасаясь антисербских действий с ее стороны, Сазонов указывал, что в случае занятия Веной каких бы то ни было новых территорий Россия оставляет за собой «полную свободу в принятии решений» относительно последующих действий (Гирсу: 23).

Предпочтительнее всего, считал он, было бы взять под контроль Верхний Босфор, как только турецкое правительство покинет Константинополь или же Австро-Венгрия продвинется вглубь Балкан. В подобном случае, по мнению Сазонова, уже не имело значения, получила ли Россия побережье в прямое владение или в долгосрочную аренду: главное, что теперь благодаря фортификациям на Босфоре Петербург получал возможность предотвратить вторжение в Черноморье любых вражеских судов. Тогда можно было бы интернационализировать Константинополь, а Дарданеллы, лишенные боевых укреплений, объявить нейтральными. С таким усилением Черноморского флота Россия сможет свободно проходить через Дарданеллы и, оккупируя минимум территорий, добиться существенных изменений своих прав в проливах. К тому же таким образом Россия совершила бы важный первый шаг на пути к овладению всем этим регионом.

Представленный анализ позволяет выделить ряд ключевых моментов касательно отношения Сазонова к Константинополю и проливам. Во-первых, он полагал, что обеспечение русских интересов в регионе – экономических, военных, культурных – требует физического присутствия там, поскольку защитить их какими-либо соглашениями не представлялось возможным. Во-вторых, полностью осознавая потенциальную значимость для Российской империи и Константинополя, и проливов, он тем не менее считал, что нынешняя угроза австрийской экспансии их перевешивает. То есть, как мы видим, это был отнюдь не слепой романтический порыв удовлетворить традиционные чаяния, но скорее взвешенная оценка стратегического положения России. Австрийская экспансия на Балканах не только ставила крест на надеждах сдержать германские державы, но и обрушивала позиции России в качестве хранителя и предводителя всех южных славян. Так что, хотя проливы, по его мнению, и имели для России критическое значение, пользу от немедленного их обретения в данный момент перевешивали иные соображения; аналогичный выбор Сазонов сделает и в будущем.

С начавшимся 17 ноября наступлением на Чаталджинскую линию и срывом переговоров балканских союзников с Турцией болгарам, казалось, стало вполне по силам взять турецкую столицу. 20 ноября Сазонов был даже вынужден мимоходом объявить – пусть и лично французскому послу – о согласии на интернационализацию Константинополя и нейтрализацию проливов, – впрочем, окончательное заявление министр тогда отложил до совещания с царем и министрами[217]. Ведь если в вышеизложенных тезисах и предусматривалась интернационализация Константинополя, то о нейтральном статусе обоих проливов речи не было. Однако учитывая их значение для русских, стоит задаться вопросом: а не было ли это нарочито молчаливое согласие уловкой, чтобы завоевать благорасположенность и поддержку Франции с целью заявить впоследствии, что царь и русские власти не допустят полного нейтралитета проливов по причинам, аналогичным изложенным Сазоновым выше?