Далее Сазонов описывает наиболее устраивающий Россию итог конфликта. Во-первых, он отмел британское предложение по интернационализации Константинополя и закреплению нейтрального статуса за проливами, поскольку таким образом ключевые русские интересы оказывались практически ничем не обеспечены[214]
[215], кроме, конечно, международных соглашений, которые, подчеркивает он, малоспособны гарантировать достаточную их защиту. Если болгары получат новую границу неподалеку от города, то в один момент они попросту смогут вновь занять его, не встретив серьезного сопротивления. Тогда они получили бы возможность влиять на навигацию в проливах, чего Россия допустить никак не могла. Во-вторых, даже при условии весомых гарантий в мирное время в периоды кризиса Россия оказалась бы в ситуации еще большей неопределенности, чем когда проливы находились под турецким контролем, поскольку теперь «всякая морская держава будет в состоянии беспрепятственно пройти через проливы», учитывая шаткость всех подобных гарантий в военное время. К тому же иным державам стало бы куда проще когда вздумается заблокировать российский экспорт через проливы (Генштабу: 245). Так что, резюмирует Сазонов, России следует не полагаться на какие-либо писаные соглашения, но самой обеспечить надежную защиту своих интересов в этой важнейшей водной артерии.Однако выработать подобные меры представлялось задачей весьма нелегкой. Радикальный вариант состоял в захвате Константинополя и проливов силой. Как отмечает Сазонов, этот план обещал России ряд преимуществ: помимо контроля над центром мировой торговли с «ключом к Средиземноморью», таким образом закладывалась «основа беспрецедентному развитию русской мощи» посредством относительно непротяженной, но весьма укрепленной границы с Болгарией вкупе с оснащением Дарданелл «наисовременнейшими фортификационными средствами и вооружениями» (Генштабу: 246). Благодаря этой новой силе Россия тогда сумела бы добиться доминирующего положения на Балканах.
Словом, для России создалось бы то мировое положение, которое является естественным венцом ея усилий и жертв на протяжении двух столетий нашей истории.
Величие такой задачи и всех нисчислимых последстий ея достижения в церковном, культурном, экономическом и политическом отношениях внесло бы оздоровление в нашу внутреннюю жизнь, дало бы Правительству и обществу те цели и тот подъем, которые их могли бы объединить в служении делу безспорной общенародной важности (Генштабу: 246).
Словом, занятие Константинополя, полагал он, не только чрезвычайно усилило бы стратегические позиции России, но также весьма благотворно сказалось бы и на ее внутриполитической обстановке.
Однако дойдя в обсуждении до подобных высот, Сазонов резко возвращает своих корреспондентов на землю, обращаясь к препонам, связанным с реализацией данного плана. Оставляя военные и финансовые подробности специалистам, он отмечает, что русская экспансия в районе проливов станет для прочих держав однозначным сигналом к тому, что пора и им «разобраться» с интересующими их территориями. И наиболее вероятным следствием этого окажется занятие австрийскими войсками чуть ли не половины Балканского полуострова, и в первую очередь Сербии[216]
. С утратой же последней можно будет позабыть и об идеях объединения Балкан. По мнению Сазонова, лишь проводя линию «Балканы – для балканцев», являющуюся «одной из основных задач русской политики в нынешнем кризисе», Россия могла помочь в объединении полуострова, который тогда послужил бы «одной из самых прочных и естественных наших опор в противопоставлении Тройственному Союзу» (Генштабу: 247). Так что для Сазонова, коль скоро выбирать предстояло между немедленным овладением проливами и объединением балканских народов против австрийской экспансии, единственно верным являлось именно последнее. Сазонов готов был отложить русскую экспансию до поры, пока не будут вполне обеспечены русские интересы в регионе, чтобы не допустить австро-венгерской, тем самым упрочивая независимость балканских народов, к освобождению которых Россия вот уже которое десятилетие прикладывала немалые усилия.