Пути непроглядные

Вскоре он увидел еще несколько таких же штуковин, но так и не понял, чем их следует считать. Местность теперь стала ровнее и приобрела почти ухоженный вид. Ряды приземистых кустов делили ее на участки, которые вполне могли быть укрытыми под снегом полями. В просвете кустов за одним из таких полей Рольван увидел широкую ровную полосу и, свернув туда, обнаружил дорогу. Она разрезала белый мир на две части, словно лезвие ножа – такая же прямая и ровная, цвета темной бронзы, и блестящая, как от воды. Ветер гнал по ее поверхности снежные волны, складывал их в сугробы по обеим ее сторонам, но середина дороги оставалась чистой. Рольвану показалось, что движение воздуха сильнее над самой поверхностью, но поручиться в этом он бы не смог. Главное, что направление оказалось подходящим. Он вздохнул с облегчением, выбравшись на дорогу и отряхнув снег с сапог. Зашагал быстрее, согрелся и распахнул накидку.

Примерно через час – если только он не совсем потерял счет времени – вдалеке замаячили строения. Чем ближе Рольван походил, тем более странными они казались: высокие и узкие, они расширялись кверху наподобие чаш с резным обрамлением по верхнему краю. Некоторые были совсем разрушены, другие сохранились лучше, так что можно было разглядеть остатки узких лестниц и арок. Ни защитных стен, ни дворовых построек не было, как будто бы строения вовсе не предназначались для жилья. И все же, подойдя вплотную, Рольван уже не сомневался, что очутился в городе и город этот давно заброшен. Пустота его была плотной и беззвучной, как внутри могильного кургана.

С каждым шагом вглубь чужого города Рольван чувствовал себя все хуже. Мертвые башни нависали над ним диковинными грибами в сплошных наростах лестниц и перил, они не имели ни дверей, ни окон, и было трудно представить, что за люди могли в них жить.

Кем бы они ни были, их время давно прошло. Рольван был единственным дышащим существом на много миль вокруг. Никогда прежде он не чурался одиночества, порою предпочитал его веселью и разговорам, но здешнее одиночество отличалось от обычного, как дно высохшего колодца от уютной спальни. Тишина, разбитая лишь его собственными шагами, оглушала. Ни шороха, ни скрипа дверных петель, ни далекого птичьего крика – этот мир оказался пуст, покинут обитателями. Мертв.

Здесь почти не было снега. Башни стояли очень близко друг ко другу, почти смыкаясь верхними краями на высоте примерно пяти человеческих ростов. Их неровные стены сперва показались Рольвану изъязвленными временем, но, разглядев поближе, он увидел серые клочковатые наросты мха. Огражденные высокими перилами лестницы опоясывали стены наподобие спиралей, чтобы достигнуть верха, пришлось бы преодолеть немалый путь. На перилах лежали наслоения мха. Ничего похожего на двери не было – только стены и лестницы до самой крыши.

Он понятия не имел, зачем и куда идет теперь, убедившись, что Каллах обманул его и что город заброшен. Он продолжал идти, потому что боялся остановиться, потому что зашел уже слишком далеко, чтобы думать об остановке. Потому что его тело уже привыкло шагать. Кроме того, в движении был хоть какой-то смысл. Что он будет делать, если остановится, Рольван не знал.

Дорога шла через город неестественной прямой линией. Время от времени с нею встречались другие, такие же ровные и гладкие, и расходились под правильными углами. Как часто случается в пустынных местах, им постепенно овладело неприятное ощущение устремленного в спину чужого взгляда. Он несколько раз оглядывался, но, конечно, никого не увидел. Ощущение между тем усиливалось. Хуже всего, что оно только еще усиливало одиночество. Временами хотелось закричать, прервать жуткую тишину, но сразу же подкрадывался страх и Рольван ловил себя на том, что пробирается вдоль чужой улицы крадучись и даже дышит беззвучно. Тогда он расправлял плечи и заставлял себя идти мерным шагом пехотинца на марше.

Неожиданно быстро – слишком быстро даже для зимнего дня – наступил вечер. Белое небо покрылось оранжевой закатной рябью. Темнело буквально на глазах. Нужно было искать укрытие, и побыстрее, если только он не собирался провести ночь прямо на улице, под этим враждебным взглядом из ниоткуда.

Выбор был невелик. Рольван остановился перед очередной башней. Нижняя ступень лестницы обвалилась, но остальные казались целыми, как и перила, состоявшие из резных каменных столбиков под залепленной мхом перекладиной. «Ни за что в жизни не полезу туда», – сказал себе Рольван, прежде чем поставить ногу на уцелевшую ступеньку и начать подниматься.