Обыкновенные люди, жертвы и объект манипуляций власти для автора дневника — это
12.10.53. Остапенко сидел на диване весь красный, а я говорила и ходила перед ним по ковру. И говорили мы как друзья. Его взгляд сопровождал мои движения[1095]
.Описанная сцена — когда один сидит, весь красный, и снизу следит взглядом за расхаживающей перед ним по ковру начальницей, опровергает определение разговора как дружеского. В дневнике упоминается, что в 40–50‐е годы Лашина прибегает к выступлениям на партсобраниях и письмам в ЦК как к средству борьбы за справедливость. То есть в своих поведенческих практиках она пользуется властью и использует власть. Но в дневниковом автонарративе она последовательно на стороне жертв власти.
Отношения нарративного
15.02.1930. Работа в ОКРФО наполняет меня смятением. Я не понимаю того, что делается, не могу разобраться во всем, что на меня налетело, не знаю, какой позиции держаться[1096]
.20.02.1937. Умер Орджоникидзе. Недавно прошелестели слухи, что застрелился Ломинадзе. Не знаю. В газетах ничего нет. Коммунисты молчат. Спросить не у кого[1097]
.15.04.37. И снова мне хочется сравнить всех нас со слепыми котятами. Мы, беспартийные, ничего не знаем. Коммунисты, может быть, что-то знают, но молчат <…> Совсем не верить тоже трудно[1098]
.25.05.37. Ничего не понимаю. Я не одна в смятении. Лидия Павловна вчера сидела у нас до часу ночи <…> И она не понимает. И Костя не понимает. <…> Что происходит?[1099]
31.07.1942. Из Москвы писем нет никому. Сидим в своем глухом Рождестве, как слепые котята[1100]
.18.12.50. [Двоюродная сестра Ольга рассказывает, как ее принуждают к доносительству и предательству.] И вот прошло уже два дня, а все хожу под впечатлением этого ужаса и сама не знаю, что делать, как быть Ольге, как помочь ей. Только я ничего не понимаю, что делается на земле[1101]
.4.04.53. Кто и как ответит за все, как это распутается, ничего не ясно. Голое сообщение, и все тут! Ничего я не понимаю[1102]
.