Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

5.04.34. Но во всех моих исканиях только два берега. Один мой берег — моя семья, мой дом, муж, дети. Другой берег — работа, общественный успех, увлечение собой [я пребываю попеременно то на одном, то на другом «берегу»]. Совместить в себе и настоящего, полноценного работника и хорошую семьянинку я не смогу. Потому что и тому, и другому надо принадлежать до конца <…> А такого неисчерпаемого количества сил, способностей и времени, чтобы быть сразу всем и для всех, у меня нет[1122].

28.04.40. Я не хочу работать, я хочу жить с детьми! Чтобы Котик был здоров, чтобы Шурик не был одинок, чтобы малыши высыпались, чтобы и Косте, и детям жилось тепло и уютно. Но что же мы будем есть? Жуткая моя жизнь, горькая моя судьба! До слез, до боли жалко детей![1123]

2.01.44. …я чувствую себя такой перед ними (детьми. — И. С.) виноватой. Не надо было их иметь! Действительно, что я им дала? Кроме самой жизни, ничего! А так хотелось бы дать им все! И теплый дом, и внимание, и настоящее образование и показать и мир и познакомить со всем прекрасным на земле…[1124]

7.01.44. Имеющая детей женщина не должна работать где-то в стороне от семьи, если дети ее не устроены как следует. Ее труд должен принадлежать ее детям так же, как принадлежит ее душа. Ее повседневное влияние, любовь, забота должны окружать их ежедневно и ежечасно. Не дело матери сидеть с утра до ночи в стороне от детей и, не зная, не чувствуя их жизни, писать всякие отчеты и сводки, а думать о детях и чувствовать себя несчастной, потому что ты не с ними[1125].

Идеал жертвенного материнства, глубоко укорененный в культурной традиции[1126], имеет сильные религиозные, христианские коннотации, но, с другой стороны, концепция жертвоприношения и самоотречения (во имя будущего, коммунизма и в интересах государства) характерна и для советской идеологии[1127]. Для героини идея самопожертвования как целе- и жизнеобразующая несомненно является одним из влиятельных образцов жизнеосмысления; жертвенность становится универсальным объяснительным кодом. Собственная жизнь интерпретируется через понятие жертвенности и жертвы.

25.12.45. Для того, чтобы жить, надо иметь определенную цель. [Такая цель была победа, возвращение Кости с войны] А теперь? В чем цель? В потребительском отношении к жизни? В воспитании своих детенышей <…>? В квартире? В заработке? До чего же пустое!! <…> Это все не цель. Нужна жертва! Сильная, поглощающая силы и волю. Такую жертву можно принять как цель[1128][1129].

Но одновременно, как можно видеть из вышеприведенных цитат, дневник описывает гигантское, невыносимое напряжение автора в попытках соответствовать идеалу жертвенной матери при необходимости работать в ситуации, когда мужчины по объективным и субъективным причинам не способны обеспечить семью, а государство принуждает к трудовой деятельности, иногда напоминающей рабский труд.