Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

то есть вы (поэт Милованов. — И. С.) и Каратыгин вымарали ее марание и написали свое, она переписала — вот вам и писательница… Знаем, как эти авторищи (так в тексте. — И. С.) добиваются известности![437]

Писательницы, по оценке княгини и других светских дам, — это плебейки, которые используют добытую любыми путями известность, чтобы пробраться в высшее общество, куда их — «профанов» — не пускают.

Надо отдать должное Зражевской: создавая «диалогический конфликт» (термин Ю. Манна[438]), она дает «противной стороне» высказаться подробно и аргументированно.

Защитником высокого, поэтического вообще и женщин-писательниц в частности перед лицом светской толпы — истинных профанов — в тексте является прежде всего Илья Альмов, а также некоторые другие посетители салона Мурудзи, например, «пламенная артистка»[439] графиня Пермская. Для Альмова-младшего женщина-писательница — не ошибка природы, а высшее существо, он считает, что талант не искажает женскую природу, а, напротив, утраивает женское обаяние.

Страшно нам, профанам, войти в заветный круг их — прощай рассудок, спокойствие! Эти женщины — поэты, автора (так в тексте. — И. С.), мне кажется, в тысячу раз заманчивее и опаснее самых отъявленных кокеток. Сердце их — мастерская и инструмент, и вся работа прямо из сердечной части: мудрено ли, что с ними такое раздолье сердцу, чувствам, — и не заметишь, как прильнешь?[440]

Интересно, что речь идет все же об опасности, но эта опасность глубины и силы чувств. Вера Днестровская, к которой и относятся приведенные выше слова, кажется Альмову похожей на Марию Магдалину с картины Рафаэля, где «Мария вся любовь, вся грусть, вся восторг, вся прелесть!»[441]. Заметим, что у Зражевской символизацией женщины-поэта становится именно Мария Магдалина. Конечно, речь идет о любви в духовном смысле, но образ Марии Магдалины (в отличие от Богоматери) ведет за собой совсем иную цепь ассоциаций.

Главным объектом интереса и Ильи Альмова, и автора является писательница, автор пьесы, имеющей театральный успех, — Алина Славина. Альмов встречает ее на художественной выставке, где она

удивила [его] резкостью своих замечаний. Скромный наряд и наружная простота мало обещали; менее всего, глядя на нее, я ожидал найти в ней такую тонкую разборчивость и столько глубоких для девушки сведений[442].

Спор об Алине и ее творчестве ведут посетители светского салона Мурудзи, высказывая изложенные нами выше суждения pro и contra женщин-литераторов.

К сожалению, в опубликованном отрывке тема оказывается только намеченной, и трудно предполагать, как она могла бы развиться дальше. Ясно, что занимающиеся творчеством женщины («профессионалка» Алина Славина и «любительница» Вера Днестровская), скорее всего, должны были стать центральными героинями и что симпатии автора (авторицы) всецело на их стороне. При этом, однако, образы Алины и Веры (как, впрочем, и почти всех других персонажей) в художественном смысле очень маловыразительны — у них нет ни лиц, ни характеров. Но, как мы уже отмечали, на наш взгляд, Зражевская не обладала сильным беллетристическим дарованием, ее стихия — публицистический дискурс, критическая дискуссия. Такое ощущение, что сюжетные перипетии — только предлог, чтобы заставить героев высказаться на важные для автора темы. Подчеркнем еще раз, что при этом противная партия получает полную возможность изложить все свои аргументы contra, дискуссия ведется с открытым забралом.