Пути, перепутья и тупики русской женской литературы

Использование романных «декораций» в текстах Зражевской, вероятно, было вызвано опасениями свернуть с проторенной литературной дороги, а может быть, и неадекватной самооценкой: в письмах Александра Васильевна рекомендует себя талантливой романисткой, а с развитием у нее психического заболевания завышенные литературные претензии становятся одной из форм выражения мании величия. Но все же, когда Зражевская не пытается создать для изложения любимых идей «говорящих кукол», получается гораздо более интересный и оригинальный результат, как, например, в эссе «Зверинец», опубликованном в 1842 году в журнале «Маяк»[443]. Оно состоит из двух частей, написанных в форме писем, первое из которых адресовано Варваре Ивановне Бакуниной, второе — Прасковье Михайловне Бакуниной[444], то есть оба письма, составляющие «Зверинец», адресованы женщинам. Причем это не формальная номинация в подзаголовке, а можно сказать, что в тексте создаются образы адресаток.

В первом случае образ Варвары Ивановны Бакуниной соединяет в себе несколько моделей. Во-первых, она — «милая Maman», с которой связаны идиллические воспоминания детства: «ласки», «попечение», «материнское участие»[445]. В ее репрезентации особо выделены черты любовного, теплого понимания, защиты. Подпись: «С детской преданностью ждет вашего ответа Александра Зражевская»[446] сделана в перспективе названной материнской модели адресата.

Однако образ «матери» здесь осложнен и дополнен еще двумя важными коннотациями: адресатка представлена как художница — «уцелела в памяти одна мадонна, которая ожила под вашею кистью»[447] (упоминание именно сюжета с Мадонной, конечно, удваивает концепт святого материнства), как женщина творческая, просвещенная, «творческая мать»: «первые семена того, что теперь взошло, посеяны вами»[448], и как доброжелательный, но взыскательный критик: «и я решилась представить все это еще несозрелое вашему разборчивому вкусу»[449].

Адресатка второго письма — П. М. Бакунина — представлена как подруга, сестра-художница, коллега по поэтическому цеху: «Милый друг! Ты у меня в долгу: — я жду от тебя послания в стихах, ты обещала посвятить мне несколько страниц»[450]. Автор письма выступает доброжелательным рецензентом и критиком стихов адресатки и выражает уверенность во взаимной заинтересованности последней, моделируя ее точку зрения, вводя в свой текст элементы диалога, реплики и вопросы эпистолярной собеседницы («Ты спрашиваешь, что я сделала и делаю?»[451]), ее гипотетическую реакцию. То есть письмо строится как фрагмент диалога-переписки, где текст одного корреспондента всегда включает в себя высказывания, как бы сделанные с точки зрения другого. Автор письма предполагает существование в собственной творческой жизни и жизни адресатки общих проблем («Неужели и твоя такая же доля?»[452]) и ждет солидарного взаимопонимания и соучастия:

Переписка очень кстати в моем теперешнем образе жизни. Только держись, друг мой, не отставай, а за мной дело не станет. Дружба, прекрасное чувство! у меня были прелестные друзья — то есть прелестные как ты, в полном смысле прелестные, умные, чувствительные, с чистым и нежным вкусом. Я жила как в раю, и вдруг откуда ни возьмись — злые обстоятельства все перевернули по-своему — друзей моих всех забросили на край света: я разорилась в пух и прах, как Наполеон под Березино, — меня бедную вытолкали из заколдованного круга. <…> Что же мне делать? — ты угадала: я точно вкарабкалась, вползла и зажила в поднебесьи, — двор об двор с твоею маленькой усадьбой[453].

В том, как представлены обе адресатки (первого и второго письма), акцентирована идея существования женского творческого солидарного «заколдованного круга», особого женского места, своего рода женского поселения в поэтическом поднебесье.

И сама форма переписки, и то, что во втором письме упоминаются имена других женщин-литераторов и доброжелательно рецензируется их творчество, — все это говорит об усилиях Зражевской выделить в литературе некую специфическую группу женщин-писательниц, рассмотреть ее как особое солидарное единство. Заметим, кстати, что подобные мысли она развивает и в другой статье, где предлагает женщинам-литераторам «больше не действовать вразброд», а «собраться всем разом» и издавать собственный журнал[454].