Пути России. Народничество и популизм. Том XXVI

Прежде всего оговоримся, учитывая сохраняющуюся остроту рассматриваемых в данной статье сюжетов и повышенную общественную чувствительность к ним, что целью данной работы является реконструкция внутренней логики и эволюции публичной позиции И.С.Аксакова по «еврейскому вопросу». Мы не считаем нужным делать в тексте как по поводу конкретных суждений и оценок Аксакова, так и по поводу его позиции в целом оговорок о моральной и политической неприемлемости антисемитизма – они бессмысленны именно потому, что оказываются слышимы лишь теми, кто уже разделяет эти воззрения, а те, кому было бы весьма актуально расслышать и усвоить эти суждения, оказываются изначально к ним невосприимчивы. Наша задача иная – продемонстрировать место «еврейского вопроса» в системе представлений Аксакова и те основания в его доктрине, которые приводят к конкретным суждениям, являющимся не случайными и не (только) следствием увлечений, страстей или помрачения рассудка.

* * *

В фокусе русской общественно-политической мысли «еврейский вопрос» оказывается намного позже, чем становится предметом имперской политики. Как хорошо известно из работ, например, Дж. Клиера, петербургская администрация, с подачи местных властей, начинает осознавать наличие новой категории подданных и необходимость особых режимов управления уже в конце XVIII – самом начале XIX века, по мере того как упорядочивается система управления новоприобретенными после разделов Речи Посполитой территориями[233].

Для славянофильского круга «еврейский вопрос» практически не существует вплоть до 1860-х годов. Следует отметить, что и позже еврейские сюжеты будут значимы далеко не для всех из оставшихся в живых в 1860-е – начале 1880-х годов представителей «славянофильства» (понимая последнее и как идейное направление, и как социальную общность[234]).

По существу, лишь для одного из представителей славянофильства (в том конкретно-историческом смысле этого понятия, которое стало основным в истории русской мысли и характеризует «московское» или «русское» направление, согласно автонаименованиям его представителей) «еврейский вопрос» оказался не периферийным сюжетом, а с течением времени едва ли не одним из основных. Более того, с некоторыми, хотя, как мы покажем далее, не совсем достаточными, основаниями Ивана Сергеевича Аксакова (1823–1886)[235] иногда полагают отцом или одним из отцов русского антисемитизма[236].

Как уже отмечалось, в фокус русской общественной мысли «еврейский вопрос» попал достаточно поздно. Это связано с целым рядом обстоятельств, начиная с того, что вплоть до второй половины 1850-х годов пространство общественной дискуссии в Российской империи было весьма ограниченно, и заканчивая тем, что дискуссии второй четверти XIX века преимущественно замыкались в ментальной оптике центральных губерний и Петербурга. Сюжеты, даже связанные с Малороссией, преимущественно толковались как «экзотические», «этнографические» и т. п.

Собственно, незнание (как незнание фактов и обстоятельств, так и «незнание» в смысле отсутствия голосов, отсутствия собственного говорения) России за пределами столиц не только было «общим местом» в публицистике конца 1850-х – начала 1860-х годов, но и вызвало со стороны Аксакова в начатой им издаваться в 1861 году газете «День» заявление «областного отдела» в качестве основного. Именно на нем газета предполагала сделать акцент – в соответствии со славянофильскими представлениями о приоритете «жизни» над «доктриной», органицистской риторикой внимания к непосредственному, ускользающему от абстрактных схем (и уничтожаемому попытками осуществления последних в реальности) и противопоставлением «земли» «государству»[237].

На протяжении большей части XIX столетия, вплоть до 1880-х годов, политика Российской империи по «еврейскому вопросу» в целом определялась «просвещенческой» логикой, то есть руководствовалась в качестве конечной цели стремлением к ассимиляции еврейского сообщества. На практике она одновременно оказывалась вынужденной прибегать к различным компромиссам, ограничительным мерам и т. п., а в первые десятилетия XIX века в целях управляемости санкционируя и тем самым укрепляя автономные институты еврейского самоуправления и т. д. Окончательный отказ от этого видения решения «еврейского вопроса» в политике центральных властей произойдет только в 1880-х годах, найдя выражение в том числе в ряде характерных публичных заявлений министра внутренних дел гр. Н.П. Игнатьева[238].