Нет ничего странного и противоречивого в том, что хранители и восстановители Павловска приурочили завершение работы к революционной годовщине. Они открывают не дворец царя, а одну из сокровищниц культуры, национального духовного наследия — без бережного его сохранения немыслим общественный прогресс.
…И в том, что Павловск возродился из пепла таким же прекрасным, свободный творческий человеческий разум торжествует над мракобесием, над варварством.
Владимир Леви
Предмузыка
(Жизнь и звук)
Сидя на залитой солнцем поляне, я заметил, что на руку мне, прямо на часы, прыгнул с травинки кузнечик. Четко спланировал на циферблат и, потушив зайчик, замер.
Секундная стрелка, показалось мне, дернулась, побежала быстрей.
Я не двинулся. Десантник начал медленно сучить лапками, шевелить крылышками.
Я хотел поднести руку к глазам, рассмотреть, — спугнул.
Спустя минуту-другую — прыжок. Опять!..
Это уже не случайность. В моих часах спрятан биомагнит?
Снял, положил в траву. Стал наблюдать.
Присела на полсекунды иссиня-золотая муха… Медленно, пошатываясь как пьяная, переползла по прозрачной выпуклости колпачка какая-то помятая букашка.
Снова кузнечик. Сидит.
(Каждые часы имеют собственный голос. Сентиментален тонюсенький писк миниатюрной дамской «Мечты». Внушительно, целеустремленно теньканье мужских часов марки «Победа». Увесисто, по-солдатски марширует будильник. По-старушечьи шаркают допотопные ходики. Мои, называемые «Алмаз», тикают с каким-то ускользающим призвоном. Я изучил их песню, подкладывая на ночь под подушку. В ночи, когда не приходил сон, меня убаюкивал стучащий под ухом маленький, покрытый бахромой молоточек с привязанным к нему колокольцем.)
Поднеся часы к уху, я услышал знакомое тикание.
Тайну биомагнита я вскоре узнал. Оказывается, насекомых некоторых видов, особенно самок, привлекают любые звуки, хотя бы отдаленно напоминающие производимые их сородичами. А вот и у Пастернака: «Сверчки и стрекозы, как часики, тикают…»
В стрекотании кузнечиков действительно есть что-то металлическое.
Но каким надо обладать тонким слухом, чтобы попасться на эту случайную, тихую, как самый слабый шепот, механическую подделку! Как страстно надо искать, чтобы так обмануться.
И вот однажды, проходя мимо громадного административного здания, я услышал собачий визг. Какой-то пес голосил пронзительно-жалобно, то умолкая, то принимаясь вновь.
«Что за идиот мучит собаку!» — подумал я и посмотрел в сторону звука. Там была будка проходной. Входили и выходили люди. У них проверяли документы. Входили и выходили. Никакой собаки не было видно.
Я всмотрелся внимательнее — и понял.
Меня обманула дверь.
Тогда же, или чуть позже, родилась мысль, что музыка — это, по существу, тот же обман в его благороднейшем виде…
Но начнем по порядку.
Спускаясь по эволюционной лестнице, мы не можем найти ступеньку, за которой начинается безмолвие. Трудно встретить на планете хоть одно глухое или безгласное существо. Считают, что совершенно глухи муравьи. Но зато некоторые из них способны пищать так, что на расстоянии двух-трех метров их слышит человек, и даже клопы, которым, казалось бы, невыгодно поднимать шум, снабжены специальной музыкальной аппаратурой.
Где начало взаимодействия звука и жизни?
Трещали электрические разряды, выли ветры, шумели дожди, длившиеся тысячелетиями, сотрясалась от мощных толчков неокрепшая земная кора, дрожал первородный теплый бульон-океан, в котором трепетали первые комочки живого…
А так ли уж молчаливы амебы? Не переговариваются ли они потихоньку на пока непонятном для нас языке?..
Сомнительно, была ли когда-нибудь жизнь совсем глухой и беззвучной.
Теперешний океан весь пронизан ее смутными кликами. Гидроакустические приборы делают океанские шорохи доступными нашему уху. Оглушительной оказалась болтовня рыб, которых тугоухий на инфразвук человек поспешил объявить немыми: они умеют рычать, мурлыкать, хохотать и даже по-своему кукарекать. Ну, а дельфины — они ведь млекопитающие, как и мы, и, быть может, поэтому иногда передразнивают людей, которые с ними работают.
Еще шумнее на суше и в воздухе. Капеллы лягушек с солистами, утомительные речитативы цикад, нескончаемо разнообразные арии птиц — от истошных выкриков попугаев до величественных каскадов скромного серого классика… Рычание хищников, рев копытных, щебетание и тявканье обезьян. И наконец, сам человек — говорящий, поющий, играющий, окруженный грохочущими машинами, производящий грандиозные звуки, неслыханные в природе; человек, вполне заслуживший, помимо всех своих превосходных степеней, титул самого шумного животного в мире.