Когда он умер, оказалось, что он был значительней, чем считали прежде, — увы, такие открытия не редкость. Говорили, как он был внимателен и приветлив к каждому, кто к нему приходил. («Как же так, умер? Да он вчера еще волновался тут за аспиранта — у того что-то не получалось, а уж подходили сроки».)
Работники издательства «Прогресс» провожали в последний путь старого друга, для некоторых он был учителем: создал здесь школу языка штата Андхра-телугу, перевел на русский историю Андхра, помог с переводом многих произведений своего народа на русский язык и советских авторов на телугу. Его имя называли рядом с именами Рериха и Дьякова — эти люди помогли сближению Индии и России, шире раскрыли ворота дружбы и взаимопонимания наших стран. Посол Республики Индия сказал:
— Мы прощаемся с выдающимся ученым, великим сыном Индии и человечества. Жизнь его была сложной, яркой и удивительной. Вместе с тем она был прямой и ясной, цельной в нравственной простоте и чистоте — у этого человека был путь. Но, думая о нем, я неоднократно задавал себе вопрос: почему, сделав в Америке блестящую карьеру, он уехал оттуда? Почему уехал не в Индию, а оказался здесь и отдал вашей стране силу своего таланта? Я нахожу ответ в том, что причиной этому был свет Великой Октябрьской революции».
Самолет рейса Дели — Москва набрал высоту и взял курс на Ташкент. До свиданья, Индия, моя юность, — нет, прощай. Здравствуй, Россия — скоро предстоит расстаться и с тобой.
Высоко над Гималаями стюардессы, похожие на небесных дев — апсар, разносят нам чай. Линии гор похожи на график осадкообразования при добавлении в масло присадок. Я открываю блокнот и начинаю набрасывать статью об индукционном периоде образования такого осадка. Самолет подобен молекуле — в Ташкенте он тоже «выпадет» в осадок. Интересно: выпадение, оказывается, не падение, а плавный, изящный процесс. Красота истинна — истина прекрасна. Какие тут основные мысли — одна, две, три… Я столько еще не успел сделать. Оставляю вам мое достояние — прожитую жизнь, какая была. Путь был сложным, но по существу прямым. Я не кривил душой, никого не предал, не обманул. Ошибки — у кого их не было. Но мне все-таки удалось быть верным себе, быть собой. Кажется, я прожил жизнь не напрасно. Вот какие у меня мысли об индукционном периоде осадкообразования — одна, две, три.
«Адна, дува, три» — санскрит. А у славян — одна, две, три. В отличие от Гогена, я, пожалуй, возьмусь сказать, кто мы, откуда и куда мы идем. Мы от одного корня, единого человеческого начала. И должны быть едины — мы, люди, идущие из темноты к свету.
Я, видимо, все-таки исчезаю. Опять не хватает воздуха, темно в глазах. Потом отпускает — и такой яркий свет. Я не успел написать крайне важную статью, а вот поди ж ты: начинаю высвечиваться. Циолковский говорил, что в конце концов мы превратимся в свет… Может, в этом суть.
Нет начала, и нет конца. Статью допишут.
Далеко на севере есть город Кандалакша. На санскрите это значит «сто тысяч корней». Живут там карелы и финны.
А в Индии я видел город Теракоя; на финских наречиях это звучит как «амбар с зерном».
Тюрки говорят «мен, сен». Финны — «мина, сина». «Я, ты» — а в общем, мы. Вот так, дети мои.