Пути в незнаемое

В тот самый вечер я ехал в метро и на переходе у эскалатора обратил внимание на то, что видел много раз: в тесноте перед эскалатором люди совершали беспорядочные движения, а попав на лестницу и обретя значительно большую свободу, стояли спокойно. Меня поразил этот парадокс: толчея в тесноте и покой при полной возможности движения. То, что это были люди, которые активно хотели быстрее пройти на эскалатор, в данный момент не имело значения — в их движениях было для меня нечто другое, очень важное. Внезапно я понял: передо мной модель того, что происходит в смазке. Причины переходили в условия: молекулы зависели от условий, но своим присутствием сами меняли эти условия! Я ухватился за эту мысль — передо мной начали проступать контуры целого. Я помню, что, войдя в вагон метро, начал говорить вслух, удивляя других пассажиров. Я повторял на разные лады одно и то же: «Это не аквариум с рыбами! Не стая гиен — эти модели тут не проходят! Только когда рыбы встречаются вместе, гиены сбиваются в стаю, — тут что-то похожее! Вот: какие рыбы — такой аквариум! Какие рыбы, сколько их — такое пространство!» В сильнейшем возбуждении я добрался до дома и, не снимая пальто, начал набрасывать фрагмент сообщения:

«Смазочное масло — это особое пластическое пространство, целостность, пластическое переменное единство. Взаимодействие молекул в нем зависит от свойств пространства, но в результате контакта и реакций молекул эти свойства меняются. Пространство таково, каковы молекулы в их взаимодействии. Для описания такой картины прежний математический аппарат непригоден. Необходимо вводить новые понятия, применить качественно новый, иной подход. Время в таком пространстве тоже должно быть особым — напрашивается вывод о возможности скрытого латентного периода, индукционного времени реакций

».

Я понял, в чем была прежде моя ошибка: как и другие исследователи, я представлял пространство как некую абстрактную пустоту, в которой молекулы двигались подобно рыбам в аквариуме, время от времени вступая в контакт. На деле все было наоборот: пространство было свойством этих молекул, оно было таким, каким его делали молекулы, взаимодействуя друг с другом.

И тут я вспомнил те искры. Я держал бомбу, но страха не было, потому что все это напоминало автогенную сварку и еще что-то. Вот что: сейчас начнется извержение вулкана — за огненными брызгами в черноте ночи проступит лава. Так вот в чем дело! Я увидел, что происходит в земных недрах! Что свойственно тонкому слою масла в подшипнике подобно тому, что совершается в коре земной. Величие идеи захватило меня: я уже не писал, а сидел в густеющих сумерках вечера и смотрел на образование горных систем, видел движение континентов и кипение подземных морей. Перед глазами сияла корона солнца с могучими выбросами протуберанцев. И я понимал: все это едино, все это то, что я назвал пластическим пространством.

Я должен был сейчас же, немедленно найти человека, поделиться с кем-то радостью. Вскочив с дивана, я вышел в коридор и постучал в дверь напротив. Жена инженера спала после дежурства. Когда я вошел, она приподнялась и села под одеялом. Забыв об этикете, я возбужденно стал излагать ей суть дела. Она растерянно кивала, пытаясь что-то сказать. «Подождите!» — поднимал я руку, боясь потерять нить. Наконец она сказала: «Господи, вы даже пальто не сняли!» Я, опомнившись, ушел к себе, а она поднялась и вышла на кухню согреть чаю. Вынула баночку варенья: «Вот, берегла до лучших времен — сейчас как раз и откроем, отпразднуем ваше открытие!»

Мы пили чай с вареньем, и это осталось в моей памяти на всю жизнь. Потому что это был прекрасный день: все совершилось, все завершилось наконец и стало ясным. Потому что я был голоден и слаб и потому что это было удивительно вкусное и красивое варенье. И поставили его на стол руки доброго человека.

Я смотрел, как стекает с ложки медленная тягучая струйка, и простодушно радовался истине.

Академик Ребиндер сказал, прочитав написанный мной фрагмент: «Человеку дано сказать свое единственное слово. Точнее, дать формулу из двух слов — и в них свидетельство истины, открытие. Смотрите-ка, у Линнея: «Род-вид». У Ньютона: «Всемирное тяготение». У Дарвина — «Происхождение видов», у Павлова — «Условный рефлекс». У Эйнштейна — «Теория относительности». Поздравляю вас: вы открыли «Пластическое пространство».