Путин. Человек с Ручьем

Президент сказал, что, пожалуй, нет другого формата, который позволил бы высказать столько необходимого такому количеству людей. При этом он, по его словам, сознательно удержал кое-какую информацию.

— Не стал говорить. Например, по поводу нашей уголовной политики. Помните, сказали, что за мелкие правонарушения конопатят людей в тюрьме… Конечно, нам нужно, чтобы люди с серьезными правонарушениями получали большие сроки. Нам нужно менять практику помилования. Вообще-то это исключительное право президента. Понимаете, в прошлом году мне вот такой фолиант приносят… Это люди, которых надо помиловать. Вот мы и помиловали более 2 тысяч убийц. Ни в одной стране мира ничего подобного нет.

Президент сказал, что он принял решение де-факто делегировать это право губернаторам и президентам субъектов Федерации.

При этом реально помиловать все равно сможет только сам Владимир Путин своим указом. Я спросил президента, почему он все-таки не сказал это в прямом эфире.

— Да как-то не было прямого вопроса. Я все думал: сказать, не сказать… Сказать, не сказать… Не сказал… Тем более не очень приятно в прямом эфире говорить, что я помиловал больше 2 тысяч убийц, — помявшись, закончил он.

Это прозвучало искренне. Хотя вообще-то чего же тут стыдиться? Помиловал — и хорошо. Люди же все-таки, хоть и подонки, конечно. Я подумал, что и правда, может, невмоготу ему стало нести эту ношу в две с лишним тысячи спасенных душ убийц. И кому угодно было бы невмоготу. Но это он работает президентом, а не кто-нибудь другой.

Кто бы что ни сделал (и не только Путин) и в публичном поле, да и просто в человеческих отношениях, всегда у кого-то будет впечатление, что он был недостаточно жесток, а у кого-то — что он был чрезмерно жесток. Владимир Путин в этом случае не исключение, и я считаю, что он ориентируется только на себя самого. Я думаю, что у него есть ощущение, что, дескать, все рассудит время, и в этом смысле он никуда не спешит со своими выводами и спокойно относится к тому, что его кто-то недооценивает или переоценивает. Он привык уже к этому в своей должности и понимает, что на этой должности он обречен на такое к себе отношение — другого просто не может быть. И в этом смысле он просто перестает интересоваться мнением окружающих. В какой-то степени оно становится гораздо менее ему интересным, что, на мой взгляд, нехорошо.

То есть я думаю, что он читает, знакомится там, что-то слышит, но у меня нет впечатления, что он принимает это к сведению. Потому что, как он, наверное, думает, за многие годы убедился в том, что все это, честно говоря, не имеет особого значения, что думают радикалы отсюда или радикалы оттуда. Да и «центристы» тем более. И так понятно, что они будут думать. А надо только самому сделать верный вывод из тех данных, что тебе собрали и что ты сам успел накопить — может, за всю жизнь…

Он, конечно, смотрит те же фокус-группы, например, опросы, о которых мы ничего не знаем и никогда не узнаем. О чем-то он может захотеть рассказать, как в случае с Крымом, когда он рассказал, что перед тем, как там появились так называемые «зеленые человечки» и «вежливые люди», там были проведены внутренние, глубоко, так сказать, зашифрованные для внешнего мира опросы, которые подтвердили, что да, Крым — наш. И готов быть нашим. Хочет, жаждет быть нашим. И в этом смысле он будет уверен в том, что опирается на мнение народа, причем не просто какой-то его части, а абсолютно подавляющей части.

Президиум Госсовета по проблемам угольной отрасли продолжался четыре часа. В основном речь шла о достижениях. Почти все говорили о том, что за последнее время отрасль ожила. Многие считали, что этим она обязана идущей приватизации. Так, Аман Тулеев заявил, что приватизация должна закончиться уже к следующему году. Его поддержал и Виктор Христенко. А когда президент Коми господин Торлопов попросил отложить приватизацию одного угольного предприятия на год, это вызвало оживленную реакцию президента России:

— Конечно, делайте так, как считаете нужным. Только пусть тогда шахтеры идут стучать касками не к Горбатому мосту в Москве, а к зданию вашей администрации.

Срезал он и Анатолия Чубайса. Когда тот сказал, что уголь для него не чужая отрасль, президент едва не подмигнул:

— В каком смысле?

Имея скорее всего в виду народный имидж Чубайса как главного приватизатора.

— В прямом, — угрюмо ответил Чубайс.

Получилось грубо. А в целом господину Чубайсу все очень нравится. Он отчитался, например, что смертность на шахтах снизилась в два раза. Все так поняли, что этим обстоятельством отрасль обязана хорошим отношениям угольщиков с энергетиками. А господин Чубайс продолжал:

— Успехами последних двух лет мы обязаны прежде всего программной реструктуризации. Раньше, да еще год назад ни одно заседание межведомственной комиссии здесь, в Кемеровской области, не начиналось без десятитысячной толпы шахтеров, которые обвиняли нас, что мы действуем по указке Международного валютного фонда. Собственно, по этой указке мы и отработали, и отрасль встала на ноги!