– С этой жалкой тварью? Ты же не всерьез, Маэль!
– Пока рана гноится, яд распространяется. Сила чуждого бога – проклятие. И нужно все исправить, пока не придумаем что-то еще. И пока не потеряем дар К’рула навсегда.
– У Эстранна были другие мысли.
– И у тебя тоже, и у Сеша. И у Олар Этил. И у Ардаты.
– Думаю, и у Драконуса.
– Нам неизвестно, говорил ли Аномандр Рейк с Драконусом – заключили ли они соглашение в Драгнипуре? «Я дам тебе свободу, Драконус, если…»
– Они не могли говорить, – перебила Кильмандарос. – Ведь Рейк был убит мечом
Маэль прошел к алтарному камню и сел на один из осколков.
– Ну, да. Есть еще кое-что. Помимо прочего. Скажи, Кильмандарос, какую Обитель выбрал Эстранн?
Она моргнула.
– Ну, понятно какую. Смерти.
– Тогда начну вот с какой любопытной подробности… интересно знать твое мнение по поводу… э… последствий. – В глазах Маэля вспыхнул какой-то огонек. – Прежде чем Рейк встретил Дэссембрея, он повстречал Худа. Повстречал и убил. Драгнипуром.
Кильмандарос застыла, и Маэль продолжил:
– И там были еще два бога, насколько я знаю.
– Кто? – прозвучал скрипучий вопрос.
– Престол Тени и Котильон.
Как бы сейчас пригодился ей высокий гордый менгир, заносчивый монумент тщеславия… прямо здесь, в пределах досягаемости ее кулака, вступившего на путь свирепого разрушения.
– Эти!..
Маэль смотрел, как она топает и размахивает руками, как обрушивается на поваленные менгиры один за другим и размолачивает их в щебень. Он поскреб щетину на подбородке.
Все как обычно.
А он хотел, чтобы она думала о последствиях.
Страдания можно вытерпеть. Если кровь чиста, свободна от несправедливости. Брейдерал – не такая, как остальные, как Рутт или опасная Бадаль, рядом с которой постоянно держится Сэддик. Только она несет в себе наследие Инквизиторов, ярко горящее под ее почти прозрачной кожей.
Она наконец увидела своих сородичей, идущих по следу, и теперь недоумевала, почему им просто не врезаться в гущу Чал Манагала и не отнять последние жалкие жизни.
Страдания можно вытерпеть. Но даже ее нечеловеческая плоть не выдерживала. Каждое утро она смотрела на переживших еще одну ночь и дрожала от неверия. Смотрела, как они стаскивают трупы в кучу, как чистят кости и раскалывают их, чтобы жадно высосать костный мозг.
«Дети быстрее всех приспосабливаются в случае необходимости. И любой мир могут сделать нормальным. Будь осторожна, дочь, с этими людьми. Чтобы выжить, они пойдут на все».
Глядя на мир Рутта, она признавала истинность слов отца. Держа Ношу на руках, Рутт созвал тех, кто посильнее, и проверял мешки из человеческой кожи, с помощью которых они теперь ловили осколков, стоило рою отыскать костлявую змейку. Эти тела без плоти и костей, подброшенные в воздух, притягивали спускающуюся саранчу, как свеча притягивает мотыльков, и когда кипящая масса касалась земли, дети набрасывались на насекомых и горстями запихивали в рот. Рутт сумел перевернуть войну на истощение и начал охотиться на охотников на стеклянной пустоши.
Его последователи закалились, превратились в сплошные углы и хмурые глаза. Стихи Бадаль стали жестокими и дикими. Заброшенность заточила детей; солнце, жара и хрустальные горизонты выковали страшное оружие. Брейдерал хотела крикнуть своим сородичам, идущим за ними в мутной пелене. Хотела предупредить. Сказать: «Торопитесь! Посмотрите на этих выживших! Торопитесь! Пока не поздно!»
Но она не осмеливалась ускользнуть – даже в глубокой ночи под нефритовыми копьями. Они узнают. Бадаль четко дала понять, что следит. Бадаль знает.
И все же Инквизиторы продолжали держаться на расстоянии. Видимо, была причина. И любые преждевременные действия Брейдерал могут все испортить. Следует проявить терпение.
Завернутая в несколько покрывал, следя за тем, чтобы стоять, как стоят люди – такие ограниченные, такие подверженные физическим дефектам, – Брейдерал смотрела, как Рутт выходит в голову змейки – Бадаль сказала бы, «в мелькающий язык»; а потом, раскрыв рот, втянула мух и захрустела ими с явным удовольствием.