– Тупой патруль, – сказала она. – Нет там никого. Эти акриннайские торговцы – или скрипучие старики, или сопливые мальцы. – Она посмотрела на сидящих у очага. – Видели деревню, что мы вчера проходили? Наполовину пустая.
– Воины ушли, – сказал Спрут. – Сражаются с белолицыми. Акриннаи не в силах сейчас захватить управление над этой Кринской свободной торговлей, поэтому и Д’рхасиланские торговцы прут с юга.
Битум хрюкнул.
– Слыхал от дозорных, которые нашли лагерь баргастов: там была большая битва, и, похоже, белолицым пустили кровушку. Может, они драпают, как и говорят акриннаи.
– Трудно поверить, – возразил Спрут. – Я сражался с баргастами, и это вовсе не шутки, а белолицые, говорят, самые крутые из всех.
Улыбка расстегнула ремешок и сняла шлем.
– А где Корик? – спросила она.
– Бродит, – ответил Битум, подбросив еще лепешку навоза в огонь, и добавил: – Опять.
Улыбка зашипела.
– Эта лихорадка поразила его. В голову.
– Нужна хорошая драчка, – рискнул Спрут. – И он быстро придет в порядок.
– Придется долго ждать, – сказал Битум. – Нам предстоят долгие недели похода, почти по пустой территории. Да, мы двигаемся очень быстро, но когда кончатся территории этих равнинных племен, начнется Пустошь. Никто толком даже не знает, сколько она тянется и что там за ней. – Он пожал плечами. – Смертельный враг армии – скука, и мы сейчас в осаде.
– Корабб еще не вернулся?
Улыбка покачала головой.
– С ним два тяжелых пехотинца. Могли и заблудиться.
– Кто-нибудь их найдет, – сказал Спрут, вставая. – Пойду, еще раз сержанта проверю.
Улыбка проводила его взглядом и вздохнула.
– Уж столько месяцев на ножах не дралась. Сидим в Летерасе и раскисаем, а на баржах еще хуже было. – Она вытянула ноги в сапогах поближе к огню. – Можно уже и двигать – раз уж волдыри прошли. По крайней мере, мы опять взводы.
– Нужно устроить новую авантюру, – сказал Битум. – Видишь скорпионов?
– Конечно, сколько угодно, – ответила Улыбка, – но только двух видов. Мелкие противные и большие черные. И потом, если мы опять попробуем, люди что-то заподозрят – даже если придумаем хорошую отмазку. – Она немного подумала и покачала головой. – Не пойдет, Битум. Все равно настроение паршивое.
Он искоса посмотрел на нее.
– Точно. Ты права. Как будто для нас все кончилось и никогда не вернется. Странно, с чего бы мне скучать по Семи Городам и по тупому, бесполезному маршу. Да, мы были «зелеными», но все, что мы пытались сделать, имело смысл. Вот в чем разница. Имело смысл.
Улыбка фыркнула.
– Худов дух, Битум!
– Что?
– Спрут прав. Все это не имеет смысла. Не имело и не будет иметь. Посмотри на нас. Мы маршируем и режем других, а они нас – если смогут. Посмотри на Летер: да, у них теперь приличный король, и люди могут дышать свободно и жить своей жизнью… но что это за жизнь? Наскребать очередной мешок монет, добывать очередной обед. Чистить весла, молиться проклятым богам о новом улове и спокойном море. То есть не делать ничего, Битум, вот в чем правда. Ничего.
– Рыбацкая деревня, из которой ты удрала, была сущей дырой, да?
– Не в этом дело.
– Не я это начал, солдат. Ты сама.
– Такая же, как и прочие, вот я о чем. Могу поспорить, ты и сам не печалился, что убрался из родного гнезда. Если бы тебе больше ничего не было нужно, тебя бы ведь здесь не было?
– Некоторые люди, Улыбка, ничего не ищут. Я не ищу, потому что не надеюсь ничего найти. Хочешь смысл? Придумай его. Хочешь истину? Изобрети. Разницы никакой, нигде. Солнце всходит, солнце заходит. Рассвет мы видим, а закат, допустим, не видим, но солнцу-то все равно?
– Верно, – сказала она, – значит, мы согласны.
– Не совсем. Я не говорю, что оно того не стоит. Наоборот. Ты создаешь миры, миры в своей голове и миры вокруг, но значение имеет только тот, который внутри тебя. Там ты находишь мир и признание. Ценность. Вот ты говоришь о том, что все бесполезно. Начиная с тебя самой. Это плохой подход, Улыбка. Хуже, чем у Спрута.
– Тогда куда мы идем?
– У судьбы есть лицо, и мы собираемся встретиться с ней глаза в глаза. А остальное, думаю, неважно.
– Значит, пойдешь за адъюнктом. Куда угодно. Как пес у ноги хозяина.
– А почему бы и нет? Мне все равно.
– Не понимаю.
– Да понимать-то нечего. Я солдат, как и ты. Чего тебе еще нужно?
– Я хочу проклятую войну!
– Она близится.
– И с чего ты так уверен?
– Потому что мы – армия в походе. Если бы адъюнкту не нужна была армия, она распустила бы всех еще в Летере.
– Может, да, а может, нет.
– Это ты о чем? – спросил он.
– О том, что она, возможно, просто эгоистка.
Навозные лепешки прогорели до тлеющих крошек. Вокруг крутились мошки. Двое солдат замолчали – им больше нечего было сказать друг другу. По крайней мере, сегодня вечером.
Спрут нашел сержанта лежащим на полу. Рядом валялась опрокинутая кружка из-под рома. Густой запах блевотины мешался с пьянящим ромовым ароматом.
– Проклятье, Скрип, это не поможет твоим кишкам.
– Нет у меня больше кишок, – невнятно ответил Скрипач. – Они вылезли колокол назад.
– Утром черепушка расколется.
– Поздно. Вали отсюда, Спрут.
Сапер подтащил койку поближе и сел.
– Так кто это был?